Глава
восьмая
1. Афанасий
Корионов у себя дома.
Он смотрит на образа. Вглядывается в лики святых, словно ждёт от них какого-то
знака. Лики святых печальны.
Афанасий выходит в другую комнату. Афанасий и Аграфена.
Афанасий. Знаешь,
Груша, меня, наверное, Бог наказывает за то, что я столько лет больным прикидывался.
У меня голова сейчас разорвётся.
Аграфена. Не надо всё
время о плохом думать. — Думай, что всё
хорошо. Что всё будет хорошо. И не сиди тут сиднем. (Смотрит в окно.) Вот Андрей идёт.
Возьми его и поезжай кататься. Хотя б на Воробьёвы горы.
Аграфена
выходит навстречу Андрею.
————————————
Афанасий
и Андрей.
Афанасий. Ну как там
Дуня с Иваном?
Андрей (улыбаясь). Ой, а я
другого ждал. Я ждал, ты скажешь — «как батюшка
свет-Иван Родионыч и матушка свет-Евдокия Никитишна».
Афанасий. А мне не
до смеха. (Извиняющимся тоном) Голова болит.
Андрей. Мне тоже не
до смеха. Но посмеяться хочется. — Зато Иван
Родионович слезами умиления исходит. — Всё у него
царь-батюшка выспросил: и чтó
сеет, и кáк сеет, и сколько снимает, и как хранит. И каков пчельник, и
есть ли медоварня, и во всём он сведущ, и во всём разбирается.
Афанасий. Так он и
вправду очень много знает. И учиться любит.
Андрей. А я вот
что подумал — может, он,
женившись, в деревню нашу поедет, хозяйством займётся? А я уступлю ему
свою долю и пойду с Василием странствовать. А бояре как правили государством,
так и дальше будут.
Андрей
ждёт, что его шутка возымеет действие, но Афанасий по-прежнему печален.
Афанасий. Государь
очень молод, в его годы, небось, и царь Соломон без бояр не управился бы.
Андрей. Но он же когда-то
повзрослеет?
Афанасий. Как знать!
Отец его покойный так до самой своей смерти взрослым не стал.
Андрей. Да, на
хорошую должность я попал, ничего не скажешь — царский шурин.
Из всех царских шурьев знаменитейший — Борис Годунов.
Более всего прославлен тем, что младенца зарезал. Бориса Годунова из меня не выйдет,
это как Божий день. А вот зарезанным младенцем вполне могу стать.
Афанасий. Андрей, тут тётка
твоя меня из дому гонит…
Андрей. Нас обоих!
Афанасий. Поехали на
Воробьёвы горы!
Андрей. О, это чудо
какое место! — И там такая церковь деревянная! А какие там
пироги, до сих пор забыть не могу!
2. Афанасий
и Андрей едут в санях по заснеженной дороге. Афанасий сам правит.
Афанасий. Ты завтра
опять туда не пойдёшь?
Андрей. Нет, не пойду.
Мне Василий наказал, чтобы я туда до свадьбы носа не совал, вот я и слушаюсь.
Афанасий. Да, это
счастье, когда есть, кого слушаться. А что там (указывает вверх) подумают?
Андрей. Да не
заметят. Сегодня не заметили, и завтра не заметят. — Я деревенщина, годами молод, робею!
А я не то что робею, у меня мороз по коже! Как представлю себя за одним
столом с Борисом Ивановичем, которого весь народ проклинает!.. «Не можете пить
чашу Господню и чашу бесовскую». (Оживляясь, весело)
Послушай, Афанасий Петрович! Сколько лет прошло, как християне православные
светопреставления ждали?
Афанасий. Лет
полтораста. Точно не помню. Сосчитать надо.
Андрей. А вдруг — тогда не
состоялось, а теперь состоится? Вот будет счастье! Морозов со своими присными в
преисподнюю провалится!
Афанасий. А ты в
рай вознесёшься.
Андрей. А я и
так в раю!
Афанасий. Что ты
сказал?
Андрей (спохватившись). Ничего не сказал.
Тебе послышалось. (Берёт его ласково за руку.) Голова больше
не болит?
Афанасий. Нет, прошла
как-то.
————————————
Сани
мчатся на Воробьёвы горы.
3. Харчевня на Воробьёвых горах.
Множество народу за столами.
Андрей и Афанасий входят и усаживаются за свободный стол. Хозяин поспешно бросается
к ним, признав в них «господ».
За соседним столом сидят трое: один старик и двое парней. Стараются говорить
негромко. Андрей и Афанасий прислушиваются к их разговору.
Старик. Речка там
есть такая, зовётся Тура. Вот по этой речке они и селятся. — А люди
там нужны, и потому власти не слишком допытываются, кто, да почему. А уж
если кто с семьёй приедет, то сразу видно, что не лихой человек, а добрый хозяин.
Первый парень. С малыми
детьми в такую даль пускаться — страшно.
Старик. А он вот
не побоялся. Решил, что новых законов дожидаться — ещё страшнее.
Стол в
дальнем углу.
За ним сидят трое мужиков и одна женщина в некотором подпитии.
Женщина. Бояре-то
дочек своих в парчу обрядили, жемчугами увешали! А она-то, голубушка, в
простом сарафане вышла. А он-то, как увидал красоту её несравненную, так
только ей кольцо и отдал.
Мужики. Ай да царь! Ай
да наш Алексей Михайлович!
Сидящие
за ближайшим столом слышат этот разговор. Один из них, мужик средних лет,
покачивает головой.
Мужик. Да, невесту
себе государь выбрал. Хорошо сделал. Дай ему Бог! А то отец его сначала
одну выбрал, потом другую пришлось, а потом и третью. — А в
народе про это говорили: в Смутное время каждое утро с новым царём просыпались,
теперь же — с новой царицей.
Стол в
другом углу.
За ним сидит один мужик. К нему подсаживается второй с озорным выражением
лица. Второй смотрит первому прямо в глаза.
Второй (тихо). Послушай, я
тебе щас такое скажу, что ты на месте подпрыгнешь. Только смотри, никому про
это ни слова. (Понижает ещё больше голос.) Аглицкие
мужики короля своего изловили, судят его всенародно и хотят голову рубить.
Первый
посетитель застывает с непередаваемым выражением лица и сидит так с полминуты.
Первый (придя в себя). Эй, Тишка, подай-ка
ещё полный штоф! Хочу угостить дорогого друга. Распотешил он мою душу! (Продолжает
сидеть с блаженной физиономией. Затем хлопает по столу.) Эх, люблю я
аглицкое сукно. Даром что весь век в сермяге хожу.
Тот же
стол рядом с Андреем и Афанасием.
Мужики, презрительно покосившись в сторону господ, продолжают свой разговор.
Второй парень. В казаки
всегда можно податься.
Первый парень. А семья?
Старик. У кого к
чему душа лежит. Главное — время не
упустить. А упустишь время — и получишь:
семь дней на барина работай, семь ночей на себя.
Второй парень. Всё к этому
идёт.
Старик. Вот я и
говорю про эту речку. Зовётся Тура. Там уже многие осели. Как туда попадают,
как добираются — всё известно.
Андрей и
Афанасий доели все пироги, допили содержимое кружек. Афанасий вручает
подбежавшему хозяину деньги. Они выходят к своим саням, дают монетки мальчишке,
сторожившему сани, едут обратно.
————————————
В санях.
Афанасий. Слышал, о чём
речь вели за соседним столом?
Андрей. Про какую-то
речку говорили, на которую они бежать собираются от нашей господской милости.
Афанасий. Всё знают, ко
всему готовы и всё сполна получат.
Андрей. Но ведь
законы эти только ещё готовятся…
Афанасий (погоняя лошадей). Андрей, заруби
себе на носу. Когда у нас на Руси о чём-то плохом начинают поговаривать, оно
непременно сбывается. Думаешь, Юрьев день в одночасье отменили? Мой дед хорошо
помнил, как это было. И твой дед, мой тесть, много про это рассказывал. — Всё слухи
ходили, и всё верить не хотели — да может ли
такое быть, да это же попрание всех Божеских законов! — А теперь
и вовсе хотят из мужиков рабочий скот сделать.
Андрей (тихо). Только чуда
ждать остаётся. Господу всё возможно.
Афанасий. Андрюшенька,
я человек слабый и грешный. И не так верой крепок, как Василий (кладёт руку на
руку Андрея) и как другие. Но когда я каждый день повторяю «да приидет Царствие
Твое», поверь мне, это для меня не пустые слова. — Царствия
Христова давно ждут, ты сам знаешь, сколько. И скоро не дождутся. А вот
законы эти антихристовы будут приняты, и очень скоро. И вот тогда нашего
брата, русского дворянина, будут судить тем же судом, что и Каина.
Андрей. Ну, каждый
будет осуждён за свой грех, добрые за злых не ответчики. А вот кто за всех
должен ответ держать — так это царь,
Богом поставленный. А когда этот царь по Божьей воле становится твоим
братом — тут уже хочешь
не хочешь, а призадумаешься.
Афанасий (раздражённо). Какой он
тебе брат!
Андрей. Он мне брат,
Афанасий Петрович. Я знаю, что говорю. Фима сестра моя родная, а он мой
брат. (Покачивает
головой.)
Если бы ты их видел вместе в тот день!.. Я смотрел — и глазам своим
не верил. Воистину — уже не двое, а
одна плоть. И теперь за всё, что он сотворит, ей придётся сполна отвечать.
А стало быть, и мне тоже.
Сани
несутся в направлении Яузских ворот.
4.
Ремесленная слобода Кисловка.
Высокий молодой священник (отец Филипп) быстрым шагом идёт по улице. За ним семенит
мальчик-служка. Священник замечает идущего навстречу человека, который явно не
хочет быть замеченным.
Филипп (к служке). А может
быть, тáк пойдём? (Кивает на узкий проулок.)
Служка. Что ты, отче
Филипп! Так в два раза дальше, если не в три. Помрёт человек без причастия.
Священник,
замедлив шаг, продолжает свой путь.
Филипп (поравнявшись со
встречным).
Мир тебе, Кузьма Кузьмич!
Кузьма (без особого
удовольствия). А, это ты, Филиппушка! Ты всё тут служишь? Не очень-то подходящее
для тебя местечко.
Филипп. Всё по
милости Божьей, Кузьма Кузьмич. Конечно, народ здесь тёмный, пьющий. Нередко
драки случаются, вплоть до смертоубийства. Зато большую нужду имеют в
пастырском попечении.
Кузьма
вынимает из-за пазухи мешочек, в котором перекатывается жемчуг, и подбрасывает
его на ладони.
Кузьма (поигрывая
мешочком).
Мастера-то здесь неплохие. И берут недорого. — И всё же
с твоими познаниями — и в таком
месте! Отец твой покойный всю жизнь в Кремле прослужил, в Успенском соборе.
Филипп. За всё надо
Бога благодарить, Кузьма Кузьмич. Есть места куда как хуже.
Кузьма. Ох, верно
говоришь, Филиппушка. — Ну иди с
Богом, тебя ведь страждущий дожидает.
Филипп и
служка продолжают своё движение. Кузьма уходит, оглядываясь, и только
убедившись, что за ним не следят, ускоряет шаг.
Служка. Надо было ему
ещё пожаловаться, отче Филипп, что здешние бабы сплошь ворожбой занимаются.
Филипп (усмехаясь). Следующий раз непременно пожалуюсь.
5. В избе
Манки Харитоновой.
Кузьма и Харитонова.
Кузьма (поигрывая всё
тем же мешочком). Так что готовься. Сегодня же за тобой пришлют, позовут
тебя на Верх. — Новой царице
послужишь. — Ты ведь старой
царице исправно служила, а? Хорошо послужила, ничего не скажешь. Послужила как
никто другой.
Харитонова (испуганно). Царица
Евдокия Лукьяновна по Божьей воле померла. Я тут ни при чём.
Кузьма. Да разве ж
такое бывает, чтобы кто-нибудь помер без Божьей на то воли? И я так думаю,
и ты так думаешь, и вместе мы так думаем, и никто нас в этом поколебать не
может.
В дверь
просовывается голова хозяина, мужа Харитоновой.
Муж. Марьюшка, не
прикажешь ли попотчевать дорогого гостя?
Харитонова. Дверь закрой!
Если каждого, кто с заказом придёт, потчевать, сколько же тогда моя работа
будет стоить?
Кузьма (вынимает другой
мешочек).
Вот здесь треть твоей награды. Ещё две трети получишь, когда работу сделаешь.
Харитонова. Больно уж
времени мало. Почему свадьба так скоро? Что спешат?
Кузьма. Жениху не
терпится. Он у нас очень молод. — А если к
назначенному сроку не успеть, то ещё через две недели пост начнётся — и тогда
свадьбу играть только после Рождества.
Харитонова. Вот так бы
оно лучше всего. А то очень уж времени мало.
Кузьма. Тут своя
выгода есть. Поскольку времени для всех приготовлений мало, то швеям и вышивальщицам
не придётся взад-вперёд расхаживать, они и ночевать в теремах будут. А ночью — сама знаешь…
Харитонова. А кто у
неё постельницей?
Кузьма. Анфиса
Герминовна. (Харитонова слегка кивает.) Ты её знаешь.
Харитонова. Ну видела
разок. — Я там ни
с кем особо не знаюсь. Моё дело жемчугом вышивать, когда позовут.
Кузьма. А мне,
значит, вышивать не станешь? (Подбрасывает на ладони первый мешочек и
прячет его.)
Харитонова. Сам погляди — времени уж
очень мало. — Так где,
говоришь, девицу эту испортили? Ещё там, в Касимове? Али по дороге, как в Москву
везли?
Кузьма. Там ещё, там.
И многие знали об этом. И родные прежде всех знали, но сокрыть
понадеялись. Тому свидетели есть. — Будут. — Надёжные
свидетели.
Харитонова (мрачно). Все говорят — девица красоты
несказанной. — Род людской
очень завистлив. Такую красоту — и чтоб никто не испортил! Даже удивительно
было бы.
6. Царь
Алексей Михайлович занимается государственными делами.
Он сидит в кресле на возвышении. Вокруг — бояре, дьяки, подьячие. Столы завалены бумагами. Бояре и
дьяки перешёптываются, тихонько спорят. В палате стоит гул, чувствуется,
что все утомлены.
Морозов делает знак Назару Чистому.
Чистой (разворачивая
челобитную). Вот, града Коломны купеческие старшины…
Морозов (перебивая его). Повремени, Назар
Петрович! Дело не спешное, а времени уже сколько! Государю давно пора трапезу
принимать! Уж он так сегодня потрудился, я аж глазам своим не верю.
Алексей. Ну уж нет,
коли он начал, то эту челобитную непременно до конца дослушаю.
Морозов
кивает. Чистой продолжает читать.
Чистой. Града Коломны
купеческие старшины челом бьют на воеводу коломенского Тимофея Макарова Носова,
понеже дочиста их обобрал, торговлю их разорил, самовольные оброки назначает,
бесчинства творит, ничем не гнушаясь, жён и детей малых в залог берёт…
Алексей. Мерзавец!
Немедля призвать его для царского разбирательства! Распустились сверх всякой меры!
Морозов (на ухо царю,
ласково).
Голубчик-государь! Повремени. Это дело не такое простое, как на первый взгляд
кажется. — Отпусти бояр,
им тоже отдых нужен.
————————————
Морозов
и Алексей в личных покоях царя.
Морозов (негромко). Ну так вот,
Алёшенька, голубчик мой. Тимофей Носов полтора года назад на коломенское
воеводство назначен при поручительстве родичей твоих бояр Романовых. Допрежь
того в государеву казну из Коломны из этой вообще ничего не поступало. Теперь
же поступает всё сполна. Где же оно раньше оставалось? Ясное дело, что в руках
у наших челобитчиков. И ясное дело, что так им куда больше нравилось.
Алексей. Иваныч, родной,
что бы я без тебя делал? Я такого мог натворить!..
Морозов. И верного
слугу от себя бы оттолкнул, и родичам прямое оскорбление нанёс бы…
Алексей. Но туда, в
Коломну, всё же придётся кого-то нарядить.
Морозов. Ну, за этим
дело не станет.
Алексей. Иваныч! Ты
мне скажи от чистого сердца — ты не
сердишься на меня?
Морозов. Родной мой,
ты же прекрасно знаешь, я на тебя сержусь только тогда, когда ты здоровьем
своим пренебрегаешь. А что до всего прочего, ну разве могу я на тебя (делает кокетливую
паузу)
долго сердиться?
Алексей. Так ты меня
уже простил?
Морозов (прижимает царя
к себе).
Обхитрил своего старого Иваныча, а теперь прощения просит. — Я ведь
только о твоём счастии радею, что мне ещё надо? — Я, может, и
сам рад, что ты у меня таким хитрым оказался.
————————————
Царская
трапеза. Вид сверху.
Трапеза завершается. Царские сотрапезники начинают расходиться.
Алексей. Князь
Прозоровский! — Погоди уходить,
ты мне нужен.
Все
прочие ушли. Прозоровский подходит к царю.
Алексей. Послушай,
Сергий! Ты же видел вчера красавиц наших? А ведь разберут. Потом жалеть будем. — Давай-ка я
тебя по-царски посватаю. Из них самая лучшая Алферьева, внучка Вяземских.
Царевны её очень любят, говорят, и умная, и учёная. Что время терять? Я завтра
же могу с Симеон Васильичем поговорить.
Прозоровский. Государь, ты
ведь по своей воле женишься, никто тебя не принуждает… (Перебивает сам
себя)
Я знаю, ты из любви ко мне говоришь, я всё понимаю и я твоей доброты не
забуду. Разве такое забудешь? И я тебе слово даю, что ежели я надумаю жениться,
то прежде всего спрошу у тебя, а как же иначе?..
Алексей (обиженно). Да поступай
как знаешь! Я же не стану тебя неволить! Силой тебя только отец может
женить, но князь Симеон слишком добрый.
————————————
Князь
Прозоровский едет верхом по вечереющим улицам. Перед ним встаёт воспоминание.
Летний
день в загородной царской усадьбе.
Анна, маленькая девочка лет десяти-одиннадцати, несётся, убегая от своих мамок
и нянек. Те пытаются её догнать.
Прозоровский, подросток, верхом на лошади подъезжает к бегущим женщинам.
Женщины. Князь! Князь!
Догони её!
Прозоровский. Сейчас
попробую.
Прозоровский
иноходью пускается следом за Анной.
Анна резко поворачивает и бежит в обратную сторону. Прозоровскому тоже приходится
возвращаться.
Анна бежит, оглядываясь на него, и хохочет.
————————————
Прозоровский продолжает свой путь по тёмным
улицам. Перед его глазами — лицо
взрослой печальной Анны.
Прозоровский. Царевнушка
моя, горькая моя! Если бы не ты, если бы не твоя доля злосчастная, я бы с чем
угодно свыкся бы, смирился бы. — Ну женился бы,
как все, растил бы детей потихонечку, и как все бы смерти ждал, освободительницы. — А как
подумаю про тебя, каково тебе там, в твоём заточении, сердце на куски разрывается. — Легче любую
обиду снести, чем эту жалость вытерпеть.
Совсем
темнеет.
7. Тёмные
улицы превращаются в неоглядное тёмное поле, едва освещённое светом луны.
Царь идёт совершенно один по узкой тропинке посреди поля. Ему и страшно, и любопытно.
Он понимает, что это — сон.
Царь идёт довольно долго и внезапно оказывается перед высоким каменным крыльцом.
Он поднимается по ступеням, оборачивается — и видит, что
оказался на Соборной площади в Кремле. Она также совершенно пуста и не
освещена. Царь стоит на ступенях храма Успения.
Рядом с
царём возникает Фёдор Ртищев. Он толкает дверь храма, и они с Алексеем входят
внутрь.
В храме
полумрак, и можно разглядеть, что он весь заставлен какими-то досками, бочками
и невесть чем.
Алексей безмолвно спрашивает Ртищева, что всё это означает. Ртищев отвечает
голосом, идущим откуда-то сверху.
Ртищев. Венчание
должно быть тайным.
Ртищев с царём проходят вглубь храма,
затем открывают дверь, за которой полная темнота.
Ощупью в темноте они находят ещё одну дверь, входят в неё и оказываются внутри
маленькой деревенской церковки, освещённой несколькими лампадками.
Царь видит Фиму, одетую в тёмное необычное платье, рядом с ней — старик-священник в бедной рясе (отец
Никола).
Священник. Венчание
должно быть тайным, государь.
Алексей
смотрит на свою одежду, на разбитые сапоги на своих ногах.
Фима подходит к нему, обнимает его. Он прижимает её голову к своей груди.
————————————
Алексей
просыпается в царской опочивальне.
Он звонит в колокольчик, входит слуга.
Алексей. Налей мне
простой воды. И окно открой.
Слуга даёт
ему напиться, открывает окно.
Алексей. Ступай спать.
Слуга. А окно
закрыть, батюшка?
Алексей. Позови
Федору, она закроет.
Слуга
выходит, появляется Федора.
Алексей. Посиди со мной,
Федора, пока проветрится.
Федора (усаживаясь в
кресло).
Да, голубчик мой.
Алексей (помолчав). Федора, а ты
помнишь моего братца младшего?
Федора. Как же не
помнить, ангела чистого. Слишком он был хорош, чтоб с нами, грешными, жить.
Забрал его Господь, чтобы он со всеми святыми молился бы о здравии твоём, о
счастии твоём.
Алексей. А я вот
думаю, если бы он вырос, если бы не умер тогда, стал бы он меня любить?
Федора. Что ты, Алёшенька,
как ты сомневаться можешь? Чтобы брата родного — и не любить!
Алексей. В царских
семьях братья очень друг друга любят. Каждый младший думает — вот помрёт
старший, и я поближе к престолу окажусь.
Федора. Алёшенька, да
что ты такое говоришь! Да ещё посреди ночи.
Алексей. Конечно,
думает. Запретить себе думать — труднее всего.
Разве кто-нибудь волен над своими мыслями?
Федора. О Господи!
Алексей. А я вот
тоже лежу себе и думаю. — Вот если бы я
не был царём, или перестал бы им быть, как аглицкий Карла, — любил бы меня
кто-нибудь из тех, кто сейчас любит?
Федора (задумчиво). Может,
по-другому как-то, но любили бы. Люди же друг без друга не живут, все друг за
дружку цепляются. Значит, какая-то любовь промеж ними есть.
Алексей (закрыв глаза, шёпотом). Вот я знаю
точно — она бы меня всегда одинаково любила, и царём,
и не царём, и что бы ни случилось.
Федора (поджимая губы). Дай тебе
Бог! Два раза увидал — и такая вера.
Алексей (сонно). Думаешь, я с
ума спятил? Ну и думай, мне всё равно, кто что думает. Мне главное — самому знать. — Закрывай окно,
я уже сплю.
Алексей
спит. Входит Фима, становится на колени рядом с его кроватью, кладёт голову на
подушку рядом с ним.
Алексей
и Фима вместе идут через неоглядное тёмное поле. Небо над их головой
затягивается тяжёлыми тучами.
