Глава
двенадцатая
1. Рассвет. Дом
Корионовых.
Афанасий и Аграфена спят в своей спальне. Афанасий
просыпается. Он ощупывает своё лицо и бороду, смотрит на пальцы, потом на
подушку. Пальцы в крови. На подушке лужица крови.
Просыпается Аграфена. Она в ужасе смотрит на мужа, вскакивает с постели и кричит
на весь дом.
Аграфена. Малаша!
Малаша! Барин помирает!.. (Бросается к Афанасию.) Что с тобой?
Афанасий. Да не шуми,
ничего такого…
В комнату
врываются Андрей, Маланья и слуга Афанасия Семён.
Аграфена. Андрюшенька,
он помирает!
Семён (едва взглянув
на хозяина). Воду несите, а я за снегом!.. (Убегает, следом
за ним Маланья.)
Афанасий. Аграфена! Не
произноси ложного свидетельства на ближнего твоя. Никто тут не помирает. Просто
кровь носом пошла. — Сейчас умоюсь
и буду собираться. — И ты,
давай, собирайся.
Андрей. Ты никуда не
поедешь, тебе нельзя вставать! Я могу с тобой остаться.
Аграфена. Нет,
Андрюшенька, это уж совсем не годится. Лучше я с ним останусь.
Возвращаются
Семён и Маланья с лоханкой снега и кувшином воды.
Семён (обкладывая
снегом нос и лоб хозяина). Кровь уже сама остановилась. Это не
страшно, это бывает. Денёк полежит и будет здоров.
Маланья
с Аграфеной смывают с бороды и рук Афанасия кровь. Аграфена заливается слезами.
Аграфена (Маланье). Бедная
Дунюшка! Она так хотела, чтобы я с нею была при Фимкином одевании. — Семён! Скачи к
Пушкину, скажи, что у нас стряслось. Пусть едут без меня.
Афанасий. И не
вздумай! Евдокия без тебя с ума сойдёт. И не смейте говорить, что я
заболел. — Ежели меня
хватятся попозже, тогда и скажете. — Я ещё
подумаю, может, и сам поеду.
Андрей. Ни за что не
поедешь.
Семён. Не стоит,
барин.
Афанасий. Давай,
поторапливайся, Груша. — Тебя ждать
будут, всё же дело нешуточное.
Аграфена. И я не
буду знать, что с тобой?
Афанасий. Так за нами с
Андреем всё равно
князь Тенишев должен заехать часа через полтора. Они тебе обо всём доложат.
Аграфена. Может, за
лекарем каким послать? (К Андрею) Как мы его
одного оставим?
Афанасий (сердясь). Я не
один! В доме полно народу. Семён тебя отвезёт и вернётся. — Он всех лошадей
в округе лечит. Неужто я хуже лошади? — Маланья,
барыня твоего мужа ни во что ставит.
Маланья (Аграфене). Да мы за
Афанасий Петровичем как за малым дитём присмотрим!..
Афанасий. Да, видно мне не судьба… (Замолкает, продолжая свою мысль про себя. Меняет тон на
шутливый.) Ну ничего, пускай все видят, что Афанасий Корионов никакой не
притворщик, а честный больной человек.
2. Царский
терем.
Торжественное одевание царской невесты в просторной горнице в присутствии множества
боярынь.
Здесь же жмутся Евдокия, Аграфена и Настасья Порфирьевна.
У Фимы по щекам непрерывно текут слёзы, хотя она пытается улыбаться.
Улыбка у неё выходит довольно жалкая.
Евдокия (громким шёпотом,
так, чтобы всем было слышно). Фима, перестань. Ты-то деревенская, но
свадьба твоя не в деревне.
По
комнате прокатывается лёгкий смешок.
Старая боярыня. Государыня, у
тебя нос распухнет, а царь-батюшка с нас, нерадивых, за это взыщет.
Снова
все смеются, на этот раз громче и веселее. Фима встаёт со своего места и целует
старую боярыню. Затем она возвращается к зеркалу для завершения туалета.
————————————
Анфиса
берёт поднос с головным убором и с поклоном подходит к боярыне Годуновой.
Годунова берёт убор и торжественно надевает его на голову Фимы.
Царская невеста разворачивается ко всем присутствующим во всей своей красе.
Все ахают, кланяются, крестятся, шепча молитвы.
Евдокия
и Аграфена берут Фиму под руки, выводят из горницы и доводят до следующих дверей.
Там они передают её двум важным боярыням.
Свита царской невесты выстраивается согласно степеням знатности, и все торжественно
направляются в Грановитую палату.
Евдокия (тихо, Аграфене). Груша, с ней
что-то не то. Её шатает, бледная стала.
Аграфена. Переживает,
царя боится. (Улыбаясь) Сама же сказала — деревенская.
3. Царь
Алексей в торжественном облачении выходит из своих покоев. Его лицо сияет
счастьем и гордостью. Сопровождаемый пышной свитой, он направляется в
Грановитую палату.
————————————
Успенский
собор.
Последние приготовления к царскому венчанию.
Патриарх облачается в своей ризнице. Служители, едва дыша, расправляют на нём
мельчайшие складочки.
————————————
Из Успенского собора выбегает человек,
который даёт знак звонарям на Иване Великом. — Начинается тихий перезвон, который
подхватывают на всех звонницах Кремля.
————————————
В Грановитой
палате.
Множество приглашённой знати ожидает прибытия царя и невесты. В палате
стоит гул негромких голосов.
Андрей и Иван Родионович стоят вместе с Пушкиным, Тенишевым и Артемием.
Звон колоколов звучит громче; голос глашатая, возвещающего прибытие царской невесты,
словно тонет в этом звоне.
Входит
процессия, сопровождающая царскую невесту. Фима идёт, ничего не видя, крепко
вцепившись в руки боярынь.
Евдокия и Аграфена отделяются от процессии и скромно становятся поодаль.
Глашатай возвещает прибытие царя.
Торжественно входит радостный Алексей со своей свитой.
Боярыни отпускают руки Фимы.
Алексей и Фима направляются друг к другу. Фима делает несколько нетвёрдых шагов,
теряет сознание, падает ничком, поворачивается и лежит на спине, раскинув руки.
Всеобщий страшный крик.
Алексей и Евдокия бросаются к Фиме.
Евдокия. Доченька моя!
Алексей. Фима! Фима! Её
убили!
Он
опускается на колени, целует её лицо, приподнимая её голову. Головное убранство
падает с Фиминой головы. Её лицо из мертвенно-бледного становится красным.
Подоспевшая боярыня Годунова подхватывает головной убор и заворачивает его в
платок. Иван Родионович и Андрей тоже подбегают к Фиме, ощупывают её руки и
ноги.
Алексей. Лекаря
скорее! Где немец?
Ртищев. За ним уже
побежали, государь!
Морозов
стоит поодаль, окружённый группой бояр.
Морозов (достаточно
громко).
Чуяло моё сердце, что здесь что-то нечисто. Господь не допустил совершиться
злому делу.
Сквозь
толпу быстро пробирается лекарь Иоганн Павлович в сопровождении своего толмача.
В толпе гудит: «Порча! Порча!» «Марья Хлопова! Марья Хлопова!» «Хлопова,
Долгорукова. Бог троицу любит.»
Аграфена,
до сих пор стоявшая как в столбняке, негромко рыдая, пытается пробиться к
своим.
Кто-то сзади крепко хватает её за локти. Это старый князь Тенишев.
Тенишев (ей на ухо). Аграфена
Никитишна, уходи! Пользы от тебя не будет, уходи! — У тебя
больной дома, беги домой.
Аграфена
начинает тихонько пробираться к выходу.
Иоганн
Павлович склоняется над Фимой. — Он щупает ей пульс, поднимает веки, проделывает
все необходимые манипуляции.
Он высоко поднимает брови, потом хмурится.
Иоганн. Живой, живой.
(Кивает
в такт своим словам.) Майн либер Hosudarr! Будет живой, будет
здоровый. Morgen, morgen…
Толмач. Завтра всё пройдёт.
Иоганн. Sie schläft. Das ist doch keine Ohnmacht. Das ist
ein tiefer Schlaf. Morgen wird das alles vergehen.
Толмач (царю). Он говорит,
что это не обморок, а такой крепкий сон. Завтра всё пройдёт.
Годунова (мрачно). Это порча.
Так с порчеными бывает. Он просто слова этого не знает.
Всеволожский. С ней
такого никогда не было.
Лекарь
отдаёт распоряжения. Фиму перекладывают на небольшой ковёр. Иоганн, его толмач
и две рослые боярыни поднимают его за четыре угла и уносят.
Алексея,
еле стоящего на ногах, уводят в его покои.
Кремлёвские колокола продолжают звонить. Они звонят всё громче и веселей.
Чистой (другому дьяку). Сходи, скажи,
чтоб звонить перестали.
Народ,
наполнявший Грановитую палату, начинает расходиться, но очень медленно. Люди
словно чего-то ждут.
————————————
Аграфена,
съёжившись, стоит возле крыльца и всматривается в тех, кто выходит.
————————————
Всеволожские
продолжают стоять возле места, где упала Фима. Андрей обеими руками
придерживает Евдокию. Она в полуобморочном состоянии. Иван Родионович тоже еле
стоит на ногах. Рядом с ними Пушкин, который тяжело дышит и не знает, что
сказать, князь Тенишев и ещё несколько бояр.
Морозов в сопровождении своих людей подходит к этой группе.
Морозов (бесцеремонно
указывая на Всеволожских). Этих взять под стражу и отправить в Тайный
приказ.
Пушкин. Борис Иваныч!
Бога побойся, что они сделали? Почему в Тайный приказ?
Морозов. Государю всея
Руси больную, порченую девицу в невесты!.. (Морозову от
гнева не хватает воздуха. Он тяжело переводит дух.) Злейшего преступления
измыслить нельзя!..
Всеволожский. Моя дочь
отродясь ничем не болела. Это здесь, в Кремле с нею что-то сделали.
Пушкин. Борис Иваныч,
погоди! Государевых распоряжений на этот счёт не было. Евфимия Ивановна как
была, так и есть царская невеста. Кольца у неё никто не отбирал. Нельзя так с её
роднёй поступать!..
Морозов. Григорий
Гаврилович! Как ты мог! Как ты мог! — И мало
тебе, что эти люди уже один раз тебя в заблуждение ввели! Не веришь мне? Пойдём,
я тебе покажу. — Ты только
выехал из Касимова, как за тобой следом донос полетел, что девица эта больная,
порченая, и многим про это известно. — Я ему
ходу не дал, решил, что клевета, обыкновенная зависть человеческая. — И вот,
что получилось!
Пушкин. Мне за всех
выбранных девиц ручались касимовский воевода и соборный протопоп отец Никола,
которого весь город почитает.
Морозов. Это ты так
говоришь. А другие говорят, что этот Никола из ума выживший старик, и
давно пора его от службы отстранять. — И мало того.
Он же тебе эту красавицу всучил в обход других, прямо у себя в доме. А она
ведь его крестница. (К Андрею) Твоя сестра
крестница отца Николы?
Андрей (спокойно и даже
с гордостью). Да!
Морозов. И Никола
этот с их семьёй уже не одно поколение кумовством связан.
Пушкин. Это всё
ничего не значит. Государь…
Морозов (перебивая). Государь,
Григорий Гаврилыч, во всём разберётся. Прежде надо их всех хорошенько допросить
и узнать, не было ли тут какой ворожбы и чародейства. Слишком много разговоров
идёт про эту неслыханную красоту. Сдаётся мне, что и тут без колдовства не обошлось.
Пушкин. Ну это уж
слишком!
Морозов. Нет, не
слишком, Григорий Гаврилович! Я ещё тебя щажу. Я ведь тебя не
спрашиваю, не взял ли ты денег с этих людей за обман государя. — Ты девицу
Гужинскую задним числом в список внёс? Тоже ведь с её отца никаких денег не
брал?
Пушкин
закусывает губу. К Морозову бегут Годунова и молодой боярин.
Годунова (почти кричит). Борис
Иваныч! Что же ты нас бросил? Он там всё разносит! Он сейчас голову себе разобьёт!
Морозов,
приосанившись, неспешно идёт за Годуновой, затем снова оборачивается к Пушкину.
Морозов. Ты их
уговори, боярин, чтоб не слишком упрямились. Чем скорее во всём сознаются, тем
лучше для них самих. Ты ведь понимаешь?
Пушкин (машинально
кивая).
Хорошо.
Морозов
уходит. Пушкин приближается к Всеволожским, хочет что-то сказать, встречается
глазами с твёрдым взглядом Андрея.
Пушкин. Держись,
Андрей Иваныч! Помогай тебе Бог!
Стража
уводит Всеволожских.
————————————
У выхода.
Аграфена видит, как Всеволожских выводят под стражей. Следом выходит группа бояр.
Первый боярин. В Тайный
приказ повели.
Второй боярин. Понятное
дело. Будут пытать, пока не сознаются, что девица падучей больна с самого
рождения.
Аграфена
чуть не падает при этих словах, потом, сгорбившись и глухо рыдая, направляется
к себе домой.
4. Кузьма
Кузьмич, пристроившись неприметно невдалеке от своей конторы, внимательно
наблюдает за входом.
Наконец, он видит, как туда решительным шагом входит Манка Харитонова.
Кузьма выжидает ещё некоторое время, а потом, не спеша, идёт туда же.
————————————
Кузьма
входит в свою контору, обменивается взглядами со служителем.
Служитель. Я впустил,
Кузьма Кузьмич.
Кузьма
кивает и идёт во внутреннее помещение.
————————————
Кузьма и
Манка.
Кузьма. Ты что,
сдурела? Как ты сюда попала?
Манка (недоуменно). Я всё
сделала и пришла за своим. За обещанным.
Кузьма (покачивая
головой).
Средь бела дня, у всех на виду! У меня же не то место, где с
вышивальщицами рассчитываются. (Вынимает мешочек с деньгами, отдаёт
Манке.)
Можешь пересчитать. — Только тебе
придётся сидеть тут до темноты. И уходить надо будет очень осторожно.
Кузьма
открывает дверь в переднюю и громко обращается к своему служителю.
Кузьма. Кликни Лавруху. Пускай он, когда
стемнеет, выведет её через Боровицкие ворота.
5. В царской
спальне.
Всё перевёрнуто вверх дном.
Федора, Стефан Вонифатьев, Чистой и Ртищев пытаются удержать царя, который рвётся
прочь из комнаты.
Федора. Алёшенька,
тебе туда нельзя! Тебе нельзя в девичью спальню! Ты её опозоришь!
Алексей. Её там убьют!
Федора. Там сёстры
твои! Там нянька от неё ни на шаг не отходит. Никто её не убьёт. — Немец сказал,
завтра будет здорова.
Алексей. Я всё
равно дознаюсь, кто это сделал. Дал же ей кто-то сонного зелья? Что, я не знаю
боярской злобы? Убийцы проклятые! Я разыщу! Я всех разыщу!
Федора. Алёшенька,
эта Порфирьевна за ней смотрит, пуще чем я за тобой. Она всё за ней
доедает-допивает. — А в
другое время она с царевнами ела. Ничем её не опоили.
Алексей. Ты тоже с
ними заодно? Убийцы! Убийцы!
Чистой. Государь,
слава Богу, никого не убили.
Алексей. Меня убили,
меня! Душу мою убили!
Алексей
бросается на постель, катается, зубами рвёт покрывало. Чистой пытается
попрыскать на него из какого-то флакона.
Стефан (дрожащим
голосом).
Государь! Без Божьей воли ничего не случается. Господь допустил, ты должен… ты
должен… Ты о себе подумать должен! Ты же царь, вся Русская земля на тебя с надеждой
смотрит! (Рыдает.) На тебя же весь православный мир, под
игом турецким стонущий, смотрит.
Алексей (кричит). Я знаю,
что я царь! Я им всем покажу, что я царь! Всем, кто мне это устроил!
Он
вскакивает и, не удержавшись на ногах, валится на кровать, затем снова
поднимается.
Ртищев падает на колени, обнимает ноги царя.
Ртищев. Алексей Михайлович,
смилуйся над нами! У тебя ни сыновей, ни братьев! Если ты себя уморишь,
кто царствовать будет? Опять такая резня пойдёт, в крови потонем.
Входит
Морозов.
Морозов. Чем тут
пахнет?
Чистой. Немец масло
ароматное дал, говорит, успокаивает.
Морозов. Где он сам,
скотина?
Чистой. Побежал
снадобье готовить, должен скоро быть.
Морозов. Выйдите все
отсюда, здесь дышать нечем.
Выходят
все, кроме Федоры, которая забивается в угол.
Алексей (с ненавистью). Это всё ты
устроил. Ты хотел, чтоб было по-твоему, и добился своего. — Я ненавижу
тебя.
Морозов. Такие
красавицы нередко оказываются порчеными. Ты просто молод, многого не знаешь ещё. — Из Касимова
следом за нею донос пришёл, что порченая. Доносчика задержали, можешь, если
хочешь, его допросить.
Алексей. Да ты что,
совсем дураком меня считаешь? Ты ещё десять доносов напиши и сто свидетелей
приведи.
Морозов. Я же
этому доносу ходу не давал, я его посчитал клеветой. — Но то, что
сегодня случилось — видели все.
Алексей. Немец сказал,
она будет здорова. Я всё равно на ней женюсь. Я не дам помыкать
собою. Я не раб твой, не твой крепостной. Можешь убить нас обоих.
Морозов
падает на колени и раздирает одежду у себя на груди.
Морозов (подставляя царю
обнажённое горло). На, убей меня! Убей! Ты царь, тебе никто слова не скажет.
Убей меня, а потом женись на этой порченой. — И пускай все эти Рюриковичи над
тобой надсмехаются.
(Свистящим шёпотом) Только когда меня не станет,
берегись, как бы кто твоего царства не оспорил. Ты знаешь, что твоему отцу
царский венец не Ангелы с неба спустили.
Алексей
бьётся в рыданиях на постели.
В дверь заглядывает Чистой.
Чистой. Иоганн
Павлович вернулся.
Морозов. Зови-зови.
В дверях
появляются лекарь и его толмач.
Морозов (машет на
толмача).
А ты не надобен, Илья Фадеич. Здесь и так дышать нечем. Мы с Иван Палычем
и без тебя договоримся.
Лекарь
наклоняется к Алексею, впавшему в полузабытье, щупает его пульс.
Иоганн (очень огорчён). O-o-o! Das ist ja ein Unglück, eine wirkliche
Erschütterung[1].
Морозов (непритворно
хватаясь за сердце). Er doch noch so jung[2].
Иоганн (ласково
касается руки Морозова). Er wird genesen. Alles, was nur möglich ist,
werden wir tun. (Тяжело вздыхает.) Ein alter Mann
kann manchmal stärker sein, als ein Jüngling[3].
Лекарь
раскладывает на маленьком столике целую батарею стаканчиков, склянку с лекарством,
мерку.
Морозов (указывая на
стаканчики). Wozu so viel[4]?
Иоганн Wir werden es mal stärker, mal schwächer machen. Wie die Angelegenheit gehen wird. Er benötigt den Schlaf. Ein langer Schlaf ist seine Rettung[5].
Лекарь
разводит лекарство в одном из стаканчиков, подносит Алексею, поднимает его
голову.
Иоганн. Майн либер
Hosudarr!
Алексей. Что это?
Иоганн. Покой и сон.
Morgen совсем здоровый.
Морозов. Он говорит,
что тебе нужно подольше поспать. Завтра будешь в полном порядке и во всём
разберёшься.
Алексей. Я сам
понимаю, мне не нужен толмач. (Пьёт лекарство и отворачивается, чтобы лекарь не
видел его слёз.)
Иоганн Morgen девица
будет здоровый, и Hosudarr будет здоровый.
Морозов
снимает с царя сапоги, вместе с лекарем и Федорой освобождает его от одежды,
укладывает, укрывает. Царь засыпает.
Морозов. Федорушка,
распорядись, чтобы Иван Палычу лежанку устроили в соседнем покойчике, не сидеть
же ему сиднем весь день и всю ночь. А мне пускай сюда что-нибудь поесть
принесут. (Криво усмехаясь) Даже не вспомню, когда я последний раз
ел.
————————————
Федора
выходит, проходит через соседнюю комнату, где сидят, свесив головы, Стефан,
Чистой и Ртищев, выходит за дверь, затем возвращается и, обессиленная,
опускается на крытую ковром лавку рядом с Ртищевым.
Ртищев. Ты тоже
виновна, Федора Ивановна. Ты к нему ближе всех, могла бы и сказать напрямую.
Федора. Феденька, я у
него в ногах валялась, чтобы брал… Сам знаешь, кого брал.
Ртищев. Прямо надо
было сказать. И про то, что с Хлоповой было, и про то, что с Долгоруковой.
Федора (совсем тихо). Легко тебе
говорить, Федя. Тебе-то легко! — Вспомнили все
про Хлопову и Долгорукову. А кто всё это делал, кто? — Мне государыня
Марфа жизнь спасла. Разве же могла я её предать? Разве же могла вот так
опозорить?
В спальню
Алексея проносят кушанья для Морозова.
Лекарь на цыпочках выходит из спальни и усаживается вместе с остальными.
————————————
В спальне.
Алексей крепко спит.
Морозов сидит за столом и ест, как сильно проголодавшийся человек.
6. У Яузских
ворот.
Аграфена, стараясь, чтобы никто её не заметил, входит в ворота своего дома.
Аграфена бесшумно открывает дверь, входит внутрь и так же бесшумно подходит к
дверям горницы, в которой находится её муж.
————————————
Афанасий,
уже совсем здоровый, возится за столом с каким-то фолиантом, от которого
оторвалась обложка.
Аграфена входит внутрь и безмолвно застывает перед мужем.
Афанасий (поднимая на неё
глаза).
Груша, что с тобой? Что там случилось?
Аграфена. Погубили её!
Она жива, но она замертво упала прямо перед царём.
Афанасий. В церкви?
Аграфена. Нет, ещё
раньше. До церкви не дошли.
Афанасий. А они
все где? Где Андрей?
Аграфена (как неживая). Их под
стражей повели в Тайный приказ. Хотят, чтоб сознались, что Фимка и прежде порченая
была.
Афанасий
с воплем падает головой на стол и рыдает в голос.
Аграфена садится с другой стороны, тоже кладёт голову на стол, стонет и причитает.
Аграфена. Ты же всё
наперёд знал, Петрович, ты всё это знал. — А что мы
против них могли? — Волки лютые,
съели они нас! Живьём съели! — Ой моя Дуня, ой
Господи!
Афанасий (рыдая). Господи! Не покидай нас! Не покидай
нас! Ты всё можешь! Не покидай нас!
7. Контора
Кузьмы.
Манка Харитонова ходит взад и вперёд по помещению. ( — ) Наконец,
выглядывает в переднюю.
Манка (служителю). Долго я тут
сидеть буду?
Служитель. Ну хозяюшка,
ну ведь сказано тебе — пока совсем не
стемнеет. Мало осталось, чай, не лето. — Хочешь, я тебе
кваску плесну? Хлеба дам? (Смотрит в окошко.) Вон, кажись,
Лавруха идёт, должно за тобой. — Ты же сама
понимаешь — у нас тут не съестная лавка, чтоб каждый первый входил да
выходил.
8.
Внутреннее помещение Тайного приказа.
Посреди него возвышается перекладина с перекинутой через неё верёвкой — дыба.
Иван Родионович и Евдокия сидят на длинной лавке. Евдокия в полуобмороке припала
к стоящему рядом Андрею. Андрей не спускает глаз с двери.
За столом сидит один писарь, судейское место пусто.
В углу за дыбой с безучастными лицами сидят палачи.
————————————
В передней
Тайного приказа.
Кузьма и приказный Дьяк.
Дьяк. А почему
ты сам, Кузьма Кузьмич, их допросить не хочешь?
Кузьма. А с какой
стати мне их допрашивать? Их было велено доставить в твой приказ. А я кто
таков? Я за Посольским приказом числюсь.
Дьяк. А донос
на них почему-то к тебе пришёл.
Кузьма. Не ко мне, а
к Борису Ивановичу. А я уж делал, что он мне велел. — Я всегда
делаю только то, что мне Борис Иванович велит.
Дьяк. Хорошо со мной
обошлись. — Они, ясное
дело, ничего признавать не будут. Я их стану пытать, старик, чего доброго,
помрёт под пыткой. А царь завтра на его дочери женится и с меня не то что
голову снимет, а в порошок истолчёт.
Кузьма. Царь никогда
на порченой не женится.
Дьяк. Ещё доказать
надо, что она порченая. Что эту порчу, руками потрогать можно?
Кузьма. Зачем же
руками — девица у всех
на глазах замертво упала, она и по сей час в себя не пришла. Так что можешь не
сомневаться, что порченая. Тому свидетели все князья и бояре. — Конечно, можно
поспорить, где её испортили — здесь или в
Касимове. Но для всех — для всех — будет лучше,
ежели ты дознаешься, что это было ещё в Касимове.
Дьяк (ругается сквозь
зубы).
А где же твой свидетель касимовский?
Кузьма. Я сейчас
его приведу. — По мне, так и
без него можно обойтись.
Кузьма
выходит из Тайного приказа и медленно идёт в свою контору. Он смотрит на небо.
Уже совсем стемнело. Кузьма кивает в такт своим мыслям.
————————————
Внутри
Тайного приказа.
Всеволожские всё в том же положении. Дьяк сидит на пустовавшем до той поры месте.
Дьяк. Видишь ли,
Иван Родионыч, в доносе этом сказано, что дочь твою в граде Касимове и прежде
знали как больную и порченую. — А то, что
это не клевета, так в этом сегодня все князья и бояре московские убедились. — Ежели ты во всём
сознаешься и повинишься, то сильно этим облегчишь и свою участь, и жены, и
сына, и всех родных и друзей своих. — Ты же видишь,
что получается. Получается, что ты даже касимовского соборного протопопа в
обман государя своего втянул.
Всеволожский. Никогда я
такого греха на душу не возьму, чтобы оклеветать себя и своих близких. Ежели я,
ежели мы все на такое злое дело пошли, то нас всех смертной казнью казнить надо.
Дьяк (хватаясь
радостно за его слова). Да вас никто и не казнит. Государь наш
такой милосердый, он вас помилует. (Понижая голос) Неужто ты про
Марью Хлопову никогда не слышал? Ведь не казнили же её родных, а просто в
Сибирь сослали.
Всеволожский. От меня
лжесвидетельства никто не дождётся. — Дочь моя с самого
рождения никогда ничем не болела. То, что с нею сделалось, это ей сделали
здесь. — Чего ты от
меня ждёшь? Чтобы я покрыл этих злодеев? Тех, кто государю, царю нашему, такое
зло сотворил?
Дьяк. Андрей
Иванович, может, ты отца уговоришь? — А ежели
ты сам признание сделаешь, а? Из любви к отцу и матери? За это, знаешь, многое
простится. — Или с Евдокией
Никитишной поговоришь… Может, она вспомнит, не бывало ли когда с сестрой твоей
такого?
Евдокия (встрепенувшись
из своего забытья). Андрюшенька, попроси у них, пусть над
нами смилуются, пусть скажут, что с Фимушкой? Может, её уже на свете нет!..
Андрей. Матушка, ты
слышала и все слышали — лекарь сказал,
что она здорова. Завтра будет совсем здорова. Лекарь этот, Иоганн, самый лучший.
Андрей
перекладывает Евдокию на плечо Ивану Родионовичу и подходит к судейскому столу.
Андрей (очень спокойно). Выслушай
меня, сударь. Времени прошло очень мало. Государь насчёт нас никаких указаний
не давал. Его самого оттуда под руки увели. — Боярин Морозов
всё же не царь. Он и ошибиться мог, и поторопиться мог. — Дело это
самого царя касается. Он в государстве главный судия. Он непременно захочет сам
нас допросить. Для чего тебе на себя царский гнев навлекать? (Подходит к столу
ещё ближе и говорит тихо) А сестра моя, ежели окажется
здорова, то царю на ней никто жениться не запретит. На то он и царь. — А ежели
она помрёт от того, что с ней сделали, то уж тогда он виновных и подавно станет
разыскивать.
Дьяк (смотрит на дыбу
и сам вздрагивает).
Да что я? Мне велено вас порасспрашивать, я это и делаю.
9. Вечер.
Манка Харитонова гордо и развязно движется по улицам Кисловской слободы, направляясь
к своему дому.
В отдалении, крадущимся шагом, ни на миг не упуская её из виду, следуют
двое.
Навстречу Манке идёт женщина с двумя полными вёдрами на коромысле.
Женщина. Вечер добрый,
Марьюшка!
Манка. Вечер добрый!
Манка идёт
дальше. Трое ребятишек выбегают из калитки и несутся к другому дому.
Один из ребятишек (оглядываясь). Добрый
вечер, тётка Марья! А мы сегодня у вас были.
Манка (кивает). Вот и
славно.
Преследователи
Манки вынуждены то и дело замедлять шаг.
Кажется, что улица совсем пуста, но в это время с шумом распахиваются очередные
ворота, из которых появляется мужик с ручной тележкой.
Манка. Добрый вечер,
дядя Архип!
Мужик. А, это ты,
Манка! А я тебя не сразу узнал. Быть тебе богатой.
Наконец,
Манка сворачивает в безлюдный переулок.
Преследователи, быстро оглядевшись, молниеносно настигают Манку, валят с ног,
бьют ножами и начинают снимать с неё украшения.
В это время возле одного из домов раздаётся собачий лай. Двое выходят из
калитки и начинают загонять внутрь собаку, которая рвётся наружу.
Убийцы, едва убедившись, что Манка бездыханна, убегают прочь.
Двое, спугнувшие убийц, запирают калитку и уходят в направлении,
противоположном тому месту, где лежит Манка.
10. У Яузских
ворот.
Василий Матвеевич входит во двор дома Корионовых.
Василий подходит к дому. Дверь распахивается, навстречу Василию бросается поджидавшая
его заплаканная Маланья.
Маланья. Василий
Матвеич, ой наконец-то ты!.. У нас такое горе!
Василий (печально, но
спокойно).
Что стряслось?
Маланья. Фиму нашу в
Кремле загубили, испортили. Упала она перед самым венчанием!..
Василий
обнимает Маланью, гладит её по голове и не спеша идёт в горницу.
В горнице Аграфена и Афанасий всё так же рыдают, уронив головы на стол.
Аграфена и Афанасий (наперебой). Вася! Васенька!
Хоть ты пришёл! О Господи!
Афанасий. Ты, небось,
всё знаешь?
Василий (в ужасе). Где все? Где
Андрей?
Аграфена (стонет). В Тайный
приказ повели!.. Чтоб сознавались, что Фимка всегда была порченая.
Василий,
содрогнувшись, закрывает лицо руками.
Василий (выпрямляясь). Я сейчас
приду! (Выходит.)
Аграфена
и Афанасий снова начинают плакать в голос.
————————————
В светёлке
Василия.
Василий лежит, простёршись ниц на полу.
————————————
В горнице.
Афанасий. Господи, не покинь
нас! Ты всё можешь, Господи, не покинь нас!
————————————
Василий
медленно спускается по лестнице. Входит в горницу.
Василий. Петрович,
собирайся и поезжай к боярину Пушкину.
Афанасий. Васенька,
нужны мы этому Пушкину! — Он, небось,
проклинает тот день, когда с нашими повстречался.
Василий. Это всё так.
Но тебе надо непременно к нему ехать. Ты ведь меня ждал? — Вот я тебе и
говорю, не сиди здесь зазря, а поезжай к Пушкину.
Аграфена. Васенька, он
же болен! С ним с утра такое было! Ты не знаешь.
Василий (гладя Афанасия
по голове).
Знаю, знаю. — Что было, то
прошло. Здесь сидючи, он ещё хуже себе сделает. — Надо ехать.
Аграфена. Давай лучше я
поеду.
Василий. Надо, чтобы
он. — Мы с тобой, Никитишна, сейчас его
снарядим, а Семён его тихонечко отвезёт.
Афанасий (поднимаясь). И что я
ему должен говорить, твоему Пушкину?
Василий. Найдёшь, что
сказать. По дороге придумаешь. — Ты, главное, сиди там и жди. Может, он
сам тебе что скажет.
11. В Тайном
приказе.
Всеволожские в изнеможении сидят на той же лавке вдоль стены. Палачи всё
так же смотрят в потолок. Дьяк постукивает пальцами по столу.
Дьяк. Ну, может, всё
же вспомнишь, Иван Родионыч? Может, в детстве с твоей дочерью такое случалось.
Может, совсем в раннем детстве, а ты с тех пор запамятовал. Может, не дома, а
где в гостях, а тебе и сказать позабыли. Евдокия Никитишна, не бывало такого?
Всеволожский. Сударь,
почему ты время теряешь зря? — Надо тех
разыскивать, кто это злодейство совершил. Что толку спрашивать одно и то же?
Дьяк. Я делаю
то, что мне поручено. Я знаю, как и что делать. Во всём есть свой толк.
Всякого, кто на подозрении, надо сначала расспросить хорошенько, а не вздёргивать
сразу на дыбу. (Указывает глазами на орудие пытки.)
Андрей и
отец опускают головы. Евдокия словно бы и не слышит этих слов.
————————————
К Тайному приказу направляется
Кузьма. За ним плетётся «свидетель» из Касимова. «Свидетеля» сопровождают двое
порученцев —
тот, что привёз его, и второй, более внушительный.
Кузьма
входит в Тайный приказ, оставляет свою свиту снаружи.
Кузьма и служитель приказа.
Кузьма. Ну что там,
есть что-нибудь?
Служитель. Нет, Кузьма
Кузьмич! Отпираются они.
Кузьма. А он всё
только спрашивает, да спрашивает?
Служитель
разводит руками.
Кузьма. Скажи ему,
что я пришёл, видеть его хочу.
————————————
Кузьма и
Дьяк.
Кузьма. Чего ты ждёшь,
Денис Лексеич?
Дьяк. Твоего
свидетеля надёжного жду. — А ещё я
хотел бы, чтобы сам царь мне приказал родных его невесты пыткам подвергать. Он
кольцо у неё уже взял назад?
Кузьма (с презрительным
спокойствием). Свидетель здесь. А подтверждение, которого ты
просишь, я тебе до вечера достану. (Открывает наружную дверь.) Эй ты,
заходи!
Свидетель
входит.
Дьяк. Он и в самом
деле из Касимова?
Кузьма. Денис
Лексеич!
Дьяк (с кислой миной). Хорошо, я
его прямо здесь допрошу, а потом уже к ним сведу. (Служителю) Ты будешь записывать.
————————————
Кузьма
входит в помещение, где находятся Всеволожские.
Иван Родионович и Андрей поднимают головы. Кузьма смотрит на Андрея, тот отвечает
ему твёрдым бесстрашным взглядом.
Кузьме делается не по себе. Он уходит.
————————————
В соседнем
помещении.
Кузьма (Дьяку). Ну что,
убедился?
Дьяк
пожимает плечами.
Дьяк (свидетелю). Иди за мной.
————————————
Дьяк
восседает на своём месте за столом, «свидетель» стоит рядом.
Дьяк. Вот, этот
человек, исконный житель града Касимова, утверждает, что ему, как и многим
другим жителям оного града, доподлинно известно, что дочь Ивана Всеволожского — девица чрезвычайно
красивая, но с детства больная и порченая.
Андрей
выпрямляется во весь рост, сжимает кулаки и смотрит свидетелю прямо в зрачки.
Андрей. Этот человек
моей сестры никогда в глаза не видел, так же, как никого из моих родных. (После короткой
паузы)
Он, живя в Касимове, никогда о нас ничего не знал и не слышал. Всё, что он утверждает — ложь.
Свидетель (слегка пятясь). Нет, почему,
я слышал, что девица очень красивая. А… а красивых часто портят. Так уж
повелось. Род человеческий очень испорчен… Завистлив очень… А ещё отец
Никола…
Андрей (грозно). Что отец
Никола?
Свидетель. Он… он в
Касимове очень почитаемый человек… Лучше его расспросить…
————————————
«Свидетель»
выходит к Кузьме и его людям.
Кузьма (презрительно,
но почти беззлобно). Ну что, оробел перед этим Андреем?
Свидетель (вздрагивая). Он колдун!
Кузьма
плюёт на свидетеля.
Первый порученец. Что с ним
делать, Кузьма Кузьмич?
Кузьма. Веди назад и
снова стереги. Может, его ещё царю придётся предъявлять.
Свидетель (в ужасе). Царю?
Кузьма. Иди-иди. Царь
не такой страшный, как тот.
————————————
Все
выходят на улицу. Первый порученец уводит свидетеля.
Второй порученец. Что же
делать, Кузьма Кузьмич?
Кузьма. Пытать их
надо. — А Лексеич
не хочет, за шкуру свою боится.
Надобно, чтоб Морозов дал ему понять, что ему всё равно деваться некуда.
Второй порученец. К Морозову
пойдёшь?
Кузьма (раздумывает). Царь
занемог. Борис Иваныч из его покоев никуда не выходит.
Второй порученец (огорчённо). Да, ты туда
не вхож.
Кузьма (задетый за
живое).
Что значит — «не вхож»? Я, кого захочу, из-под земли достану. Просто
время понадобится.
12. В доме
боярина Пушкина.
В горнице Пушкин, князь Тенишев и Афанасий.
Пушкин прохаживается по комнате, время от времени поглядывая в окно.
Пушкин. Ты понимаешь,
Афанасий Петрович, мне сейчас в Кремль и носа показать нельзя. На меня там
смотрят, как на дьявола какого, как на разрушителя государева счастья. — Но ты потерпи,
мы недавно Артемия Лукича туда отправили, уже во второй раз. Может, вернётся,
что-нибудь путное расскажет.
Афанасий. А с чем
он в первый раз вернулся?
Пушкин. Говорит,
народ толпится и на Крыльце, и в Передней, и хочет что-то понять. И к ним,
вроде бы, выходил Федька Ртищев и объявлял, что государь-де очень огорчён и с
ближними боярами разбирается в том, что произошло. Ближних бояр у него, как известно,
один цельный Борис Иванович Морозов.
Афанасий. Главное — довести до
государя, что их отправили в Тайный приказ. Он их там не оставит, он человек мягкосердый.
Всем же понятно, зачем отправляют в Тайный приказ!.. (Тяжело
переводит дух.) Простой допрос можно учинить где угодно.
Тенишев. А давайте-ка
я съезжу в Кремль! Я старый, мне терять нечего.
Пушкин. С чем
поедешь, с тем и воротишься. У нас только одна надежда — что государь
сам их к себе потребует. А Морозов изо всех сил будет это оттягивать. Ему
позарез нужно, чтобы ещё сегодня кто-нибудь да подтвердил, что Евфимия всегда
была больной. Тогда царю на ней жениться будет невозможно.
Тенишев. А ты так
уж уверен, Григорий Гаврилович, что за всем этим Морозов стоит?
Пушкин. Ты, князь
Михал Михалыч, в Боярскую думу редко ездишь, вернее, совсем не ездишь?
Тенишев (насмешливо). Во всём на
тебя полагаюсь.
Пушкин. А ездил
бы, так сам бы видел, что все эти дни с Борисом творилось. Он на себя стал
непохож, от него половина осталась. Не знай я его много лет, я бы подумал,
грешным делом, что он сам к нашей красавице страстью воспылал и теперь сохнет
от ревности. — Нет, это
только он. Он себя выдал этим Тайным приказом, этой поспешностью. Бесстыдство
страшное! Да на Москве бесстыдством никого не удивишь. Здесь все знают, что
стыд на вороту не виснет.
Афанасий. А у тебя
нет кого-нибудь в Тайном приказе?
Пушкин. В Тайном
приказе «кто-нибудь» может быть только у Бориса Ивановича.
Пушкин,
устав от напряжения, садится, развалясь, в кресло.
Пушкин (Афанасию). Можешь сам
туда отправиться. Сделаешь признание вместо них. Ты сродственник, ты мог знать
и то, чего родители не знали. Она в твоём доме жила. А можешь сказать, что
ты сам на неё порчу навёл. А потом назад своё признание возьмёшь. То и
другое — обман
государя, за это голову рубят. Но тебя помилуют и сошлют в Соловецкий
монастырь.
Тенишев. А почему
в Соловецкий, почему не в Кириллов?
Пушкин. Ну-у!
Кирилло-Белозерский монастырь такое место, где день и ночь молебны служат о
здравии Бориса Ивановича. Туда кого попало не ссылают.
Афанасий (Пушкину). Я, кажется,
дождусь Артемия и, если ничего не изменится, так и сделаю, как ты говоришь.
Тенишев (не на шутку
испугавшись). Ты что? Я тебя не пущу!
Афанасий (в его глазах
стоят слёзы). Если бы ты знал, князь, что я терплю!.. Мне легче туда
отправиться, и пусть со мной делают что угодно!..
Слышно,
как к дому подъезжает всадник. Его впускают. Стук дверей.
Пушкин (вскакивая). Артемий
вернулся!
Входит
Артемий.
Артемий (переводя дух). Здравствуй,
Афанасий Петрович! — Ничего
хорошего не привёз. — Опять выходил
Ртищев, говорил то же самое, да на Крыльце уже и так все всё знают. — Государю очень
худо. Немец от него не отходит и всё время даёт какое-то снадобье, чтобы он то
ли спал, то ли дремал, в общем, целые сутки должен быть в полном покое. — А в
Успенском патриарх собирается втайне служить молебен о государевом здравии.
Пушкин. Да, такое
только в Москве присниться может. Патриарх втайне служит молебен
о здравии государя!
Афанасий (вставая). Ну, мне
больше ждать нечего, я поехал.
Тенишев (бросается к
нему, хватает его). Да подожди ты! — Каждый миг всё
может измениться. Вдруг уже кто-нибудь из них признался! Женщины всегда первые
сознаются. Евдокия Никитишна не сможет смотреть!..
Пушкин (Артемию). Ты ничего
такого не слышал?
Артемий. Нет. Если бы что было, то орали бы уже
на весь Кремль.
Афанасий
шатается и, едва не падая, опускается на своё место.
Тенишев. Воды ему! Он
утром чуть не помер, у него кровь носом шла.
Афанасию
дают воду. Он открывает глаза и видит стоящего рядом с собой Василия
Матвеевича.
Василий (строго). Никуда не
езжай. Ты должен сидеть здесь и ждать. Спасение от Господа.
Василий
крепко сжимает плечо Афанасия и исчезает.
Афанасий. Благодарю
тебя, князь. — Благодарю
тебя, Григорий Гаврилович, и тебя, Артемий Лукич. — Надобно нам ещё подождать. Я так
чувствую, что мы скоро дождёмся каких-то вестей.
13. Кузьма
быстрым шагом идёт по Кремлю.
————————————
Кабинет
Морозова.
Одинокий служитель сидит за столом. Входит Кузьма.
Служитель. Что тебе,
Кузьма Кузьмич?
Кузьма. Борис
Иваныча!
Служитель (покачивая
головой).
А как это сделать? Он от царя ни на шаг не отходит.
Кузьма. У него
что — ноги отвалились? — Веди меня потайным
ходом.
Служитель
покорно поднимается, достаёт из шкафа фонарь, зажигает его и приглашает Кузьму
следовать за ним.
————————————
Кузьма и
служитель идут потайным ходом.
————————————
Кузьма и
служитель оказываются в крохотной комнатушке.
Служитель. Ты смотри,
может, тебе тут долго придётся просидеть.
Кузьма (ворчливо). Чем скорее
придёт, тем ему же лучше.
Служитель
выходит, оставляя Кузьме фонарь.
14. Переулок
в Кисловской слободе.
Манка Харитонова лежит на том месте, где её настигли убийцы.
Она начинает шевелиться, пытается встать, падает с громким стоном.
Со всех сторон начинают страшно выть собаки. Из соседнего дома на этот вой выглядывает
женщина. В промежутках между собачьими завываниями ей слышатся звуки,
похожие на детский плач.
Женщина выбегает на улицу.
Манка лежит возле самого её забора и жалобно стонет. Женщина подбегает к Манке.
Женщина. Матерь Божия!
Да это же наша Манка! (Бежит к соседнему дому, кричит на всю
улицу)
Ермола! Ермолай! Выходи скорей! Твою жену зарезали!
Отовсюду
начинают сбегаться люди. Соседи окружают Манку.
Крики. Изверги!
Душегубы! — Серёг нет, мониста
нет! — До чего же
дошли! В двух шагах от своего дома!
Манку
осторожно поднимают и несут домой.
————————————
В доме.
Манку укладывают на постель.
Соседи не расходятся. Подходят всё новые.
Одна из женщин (Манкиному мужу). Ермола, она
кончается! — (К окружающим) Чего стоите?
Бегите за отцом Филиппом!
Двое
выходят.
Муж (рыдая). Марьюшка! На
кого меня покидаешь? Деток своих пожалей! Не уходи от нас!
Внезапно
Манка испускает страшный крик. Все содрогаются.
Манка. Не надо!
Уберите это, уберите! Не надо!
Муж. Что убрать,
Марьюшка?
Женщина (шёпотом). Да ей
мерещится.
Манка. Уберите это!
Не надо! А-а-а! — Я всё
расскажу! Зачем это? Пустите! Пустите! — Зачем? А-а-а!
Не надо! Я и так сознаюсь!
Народ
расступается, пропуская отца Филиппа и сопровождающего его маленького служку.
Филипп подходит к Манкиной постели.
Манка (открывает глаза
и смотрит на Филиппа). Ты тут самый главный? А-а-а! Скажи,
чтоб перестали! Я всё, всё скажу! Не надо этого!
Муж. Марьюшка, это
ж батюшка наш, отец Филипп!
Манка (Филиппу). Подойди,
подойди! От тебя полегче. Всё скажу, всё.
Филипп (спокойно). Говори!
Манка. Уберите это!
Вот так! (Пытается приподняться.) Я, я царевну
загубила. Сознаюсь, я.
Филипп (громко). Какую
царевну? Евфимию Ивановну?
Манка. А какую
же ещё?
Филипп (оглядываясь на
всех присутствующих). А как ты её загубила?
Манка. Ворожбой, (голос её
слабеет)
зельем…
Филипп (отчётливо
повторяет за ней). Ворожбой и зельем. — А кто
тебе в этом помогал?
Манка. Федька
Минкин.
Филипп (так же). Помогал
Федька Минкин. — А кто
таков Федька Минкин?
Манка
хрипит и умирает. Муж с рыданиями припадает к ней.
Мальчик—служка. Отче Филипп!
Это дело большой государственной важности. Об этом надо немедля доложить самому
боярину Морозову.
Филипп (погружённый в
свои мысли). Да-да, непременно надо доложить. — Только время
сейчас позднее, у боярина Морозова дел много. Боюсь, нас к нему не допустят.
Служка. Как же это?
Ведь такое дело важное! — Как тебя могут
не допустить? Ведь тебя столькие знают, твой отец таким человеком был.
Филипп. Мы сейчас
поедем к боярину Пушкину. — Он, я слышал,
девицу эту из Касимова привёз. Он нам будет рад. (Насмешливо
улыбаясь)
Он был с моим отцом покойным хорошо знаком. (Обращаясь к
собравшимся) У кого тут есть сани?
Мужик (мнётся). У нас,
вообще-то, народ небогатый, но сани, конечно, найдутся.
Филипп (громогласно). Слово и дело
государево! Пусть только посмеют не дать! Слово и дело государево! Бегом
бегите, запрягайте!
————————————
Сани
несутся по тёмной Москве. Подъезжают
к городской усадьбе боярина Пушкина.
Филипп выскакивает из саней, бросается к воротам, стучит изо всех сил, говорит
несколько слов сторожу и бежит внутрь.
Сторож выходит наружу, подходит к саням, в которых остались возница-хозяин и маленький
служка, вздыхает, сокрушённо покачивая головой.
Служка. Наш батюшка
отец Филипп боярину Пушкину хорошо известен. Его покойный отец соборным
протоиереем в кремлёвском храме Успения служил. А сам он теперь на
Кисловке в храме Вознесения служит. — А до чего
он учёный, до чего учёный — всё на свете
знает.
Сторож. За что же его
так далеко сослали?
Служка. Почему же
сослали? И вовсе не далеко. — Приход у нас,
правда, небогатый, зато люди уж больно лихие. Большую нужду имеют в пастырском
попечении.
За
воротами шум и суматоха. Ворота
распахиваются. Пушкин, Тенишев, Афанасий, Филипп и Артемий бегут к своим запряжённым
саням.
Афанасий. Семён! Езжай
домой, скажи барыне, что мы в Кремль отправляемся! Я поеду с Григорием
Гавриловичем.
Пушкин (Филиппу). Мальчишка
твой должен с нами ехать, он ведь тоже свидетель.
Филипп. А как
же!
Филипп
бежит к своим саням и возвращается со служкой. Афанасий садится в сани Пушкина,
Филипп и служка к Тенишеву. Артемий Лукич стоит в нерешительности.
Тенишев. Артемий, тебе
не след с нами ездить. Ты ещё молодой, сам понимаешь… Поезжай лучше с Семёном,
Аграфене Никитишне всё толком расскажешь.
Сани
мчатся в сторону Кремля.
15. Царская
спальня.
Алексей спит глубоким сном. Федора дремлет в своём кресле.
Морозов стоит перед зеркалом и расчёсывает свою роскошную бороду.
Дверь бесшумно отворяется. Входит на цыпочках Чистой, подходит к Морозову.
Чистой (на ухо Морозову). Тебя Кузьма
дожидает.
Морозов
немедленно выходит вместе с Чистым в соседнюю комнату, где сидят понурые
Ртищев, Стефан Вонифатьев и лекарь Иоганн.
Морозов (лекарю). Иван Палыч,
смени меня ненадолго. У меня дело важное. (Обращаясь к
Ртищеву)
А ты, Федя, спустись вниз и скажи, что государь отправился почивать. Кто
из бояр сегодня ночует в передней?
Ртищев. Князья
Волхонский и Оболенский.
Морозов. Хорошо.
Распорядись, чтобы до утра ни одной души внутрь не впускали.
Морозов
и Ртищев выходят.
Стефан (Чистому). Куда он так
заспешил?
Чистой. Срочное
донесение из Посольского приказа.
Стефан. Может,
аглицкому королю уже голову срубили?
Чистой. Всё может
быть.
Стефан. Да-а. Каждому
своё.
————————————
Кузьма
сидит на скамье в крохотной комнатушке, где его оставил морозовский служитель,
и пытается дремать.
Открывается скрипучая дверь и входит Морозов.
Морозов. Что,
сознались?
Кузьма. И не
думают. Лексеич их пытать боится, а зачем им сознаваться без пытки? Эти
касимовские совсем не дураки оказались, а молодой — прямо чёрт.
Морозов. Ждут, пока
царь про них прознает? Долго ждать придётся.
Кузьма. Борис Иваныч,
Лексеича надо на другого судью менять. Это в твоей власти.
Морозов. На другого,
потом на третьего и на четвёртого. — Что, другие за
свою башку не испугаются? А время будет идти. — Ты скажи
Денису, что башка его никому не нужна, а вот его должность очень многим
сгодится. И ежели я захочу его отправить свиней пасти, то причину для
этого долго искать не придётся.
Кузьма (с любопытством). Борис
Иваныч, а коли кто помрёт под пыткой, что делать будешь?
Морозов (с тонкой улыбкой). Я этого
не боюсь. — Но, может, тогда и сгодится Денисова башка.
16. Две пары
саней несутся по Московским улицам в направлении Кремля. Уже видны
Кремлёвские башни.
————————————
В Кремле.
Женская половина дворца.
Спальня Фимы.
Фима, полураздетая, спит на своей постели.
Настасья склоняется над ней, прикладывает ко лбу смоченный в воде кусок ткани,
пытается влить ей в рот воду из ложечки.
Фима вздыхает во сне, хочет поменять положение. Настасья помогает ей, натягивает
на неё одеяло.
————————————
Спальня
Ирины.
Ирина и Татьяна.
Ирина сидит в оцепенении, безучастно смотрит перед собой.
Татьяна, стоя на коленях перед образами, шепчет молитвы, отбивает поклоны.
————————————
Спальня
младших царевен.
Анна и её нянька.
Нянька сидя спит, положив голову на стол.
Анна, полностью одетая, то пытается прилечь, свесив с кровати ноги в сапожках,
то садится, то ложится опять. Наконец, прихватив с собой большой платок, выходит
в коридор.
————————————
Сани
Пушкина и Тенишева въезжают в Кремль. Останавливаются на почтительном
расстоянии от дворца.
Все
приехавшие бегут бегом к главному Крыльцу.
————————————
Анна
бродит по дворцовым коридорам. Служанки, сидящие на лавках и сундуках, обмениваются
с нею понимающими взглядами.
Анна подходит к своему окошку. Она прислушивается. Внизу идёт какая-то непонятная
суматоха.
————————————
На
Крыльце.
Пушкин, Тенишев, Афанасий и Филипп со своим служкой стараются убедить стражу пустить
их внутрь.
Старший стражник. Григорий
Гаврилович, я государева повеления нарушить не могу. Сказано до утра никого не
впускать, и, ты не сомневайся, никого мы не впустим. — Даже если сейчас
Архангел Гавриил с неба сойдёт и войти захочет, я его тоже не впущу. Государь
почивает, и до утра сюда никто не войдёт.
Филипп. Выходит, до
утра безвинных людей будут мучить?
Старший стражник. Это не моё
дело разбирать, кто виновный, кто безвинный.
Афанасий
стоит молча в невероятном напряжении и смотрит в небо.
Пушкин. Кто ночует в
передней?
Старший стражник. Князья Волхонский
и Оболенский. Я их звать не буду, они мне не указ. Я только
государевы повеления исполняю.
————————————
Анна,
стоя у окна, прислушивается, потом распахивает окно и пытается рассмотреть, что
там происходит.
————————————
Филипп. Но это же
самого государя прежде всего касается.
Старший стражник (ледяным
взглядом окидывая священника в бедной одежде). А я
ничего не знаю. Ждите до утра.
Филипп (не выдерживая,
повышает голос). Но люди безвинные погибнуть могут!
————————————
Анна
бегом бежит вниз, проносится мимо испуганной охраны женского терема и подбегает
к собравшимся на Крыльце.
Анна. Что
случилось?
Все
сначала пятятся при её появлении, потом начинают наперебой рассказывать.
Тенишев.
Матушка-царевна…
Пушкин.
Матушка-царевна, злодеяние против государя раскрылось…
Тенишев. Вот
священник! Злодейка, царевну погубившая, всё ему рассказала…
Пушкин. На смертном
одре!.. (Указывая
на служку)
Вот ещё свидетель! И ещё много других!
Старший стражник.
Матушка-царевна, до утра никого впускать не велено. Государь почивает. Как
проснётся, пускай докладывают.
Пушкин. Все родные
Евфимии Ивановны взяты в Тайный приказ. Хотят, чтобы они признались, что они во
всём виноваты. Но их же там пытать будут, уже пытают!..
Анна (кричит во весь
голос).
Не хочешь впускать, зови сюда Морозова, Чистого зови! (Топает ногами.) Да ты сдурел,
тебя же завтра государь в кипятке сварит!
Старший стражник (растерянно). Да ты не
ори, матушка, царя разбудишь!
Анна (кричит во весь
голос).
Да я сейчас так заору, что прежние цари в своих гробах проснутся!
На Крыльцо
выбегают князья-дежурные и другие служащие.
Первый князь (Пушкину). Что
стряслось, Григорий Гаврилович?
Пушкин. Божий перст,
князь Никита! Царскую невесту загубила вышивальщица с женской половины, она
только что вот этому священнику покаялась.
Князья
переглядываются.
Первый князь. Я побегу
к Морозову!
Второй князь. Я с тобой!
Тенишев (Анне). Тебе не
холодно, царевна? Возьми мою шубу.
Анна. Мне не
холодно! Я дождусь, пока кто-нибудь выйдет.
Несколько
секунд ожидания. На Крыльцо выбегает Чистой.
Чистой. Заходите
скорее, сейчас Борис Иваныч спустится.
Чистой
замечает Анну и столбенеет. Анна смотрит на него вызывающе. Её коса почти
расплелась. Она встряхивает головой и демонстративно удаляется с распущенными
волосами.
17.
Обитательницы женского терема, припав к окошкам, стараются понять, что
происходит внизу.
Анна бегом возвращается к себе, по пути чуть не сбивая с ног озадаченную
Анфису.
————————————
Анна
врывается в свою спальню.
Нянька при виде Анны тихонько взвизгивает.
Нянька. Где ты была? В таком
виде! Что ты творишь?! Что ты творишь?! (Хватает её
руки.)
Холодная вся! Ты что, наружу в таком виде бегала?
Анна
садится на постель, накидывает на себя одеяло. Её знобит.
Анна. Дай мне твоей
настойки.
Нянька
достаёт из шкафа бутыль, наливает ей в небольшой стакан. Анна делает большой
глоток, потом тянет маленькими.
Нянька. Ты совсем
стыд потеряла! Совсем потеряла! У государя такая беда случилась, он аж
занемог!..
Анна (злобно смеётся). Ах, у него
беда случилась! Вот оно что!
Нянька. Сёстры твои о
его здравии молятся, с колен не встают, а ты?.. Да как ты можешь? Он же твой
брат!..
Анна (свистящим шёпотом). Брат? Он мне — брат? А я
ему кто? — Да ежели бы он
во мне хоть на копейку угрозу своему царству завидел, он меня колесовал бы, четвертовал
бы! (Бьёт
себя по груди.) Да что у меня там — душа? У меня
там месиво кровавое!
Нянька (со слезами). Тише,
Аннушка, не сейчас! Он же болен! Сейчас грех на него сердиться!
Анна. А хоть
бы и подох! Никому хуже не станет!
Нянька. Замолчи,
замолчи! Ещё накличешь! Кто же тогда царствовать будет?
Произнося
все эти слова, нянька силой укладывает Анну и с головой укрывает одеялом.
Анна (срывает одеяло). Ничего,
отыщем, кому царствовать! (Злобно смеётся.) Королевича
Вольдемара из-за моря призовём! (Снова смеётся.)
Нянька
хватает свою бутыль, наливает в стакан и даёт Анне.
Нянька. Пей!
Анна пьёт.
Нянька наливает ещё стакан, потом ещё один.
Анна постепенно хмелеет. Нянька стягивает с неё сапожки, снимает часть одежды и
укладывает её окончательно.
Анна (совсем
опьяневшая). Князюшка мой ненаглядный! Ничего-то мне на свете не надо,
только бы на красу твою любоваться, только бы уста твои сладкие целовать…
————————————
Женский
терем.
Карлица Лизавета сидит в полутёмном коридоре.
К ней подходит Анфиса.
Анфиса. Ты Анну Михайловну
видела? (Та
кивает.)
Что с ней такое? С ума что ли спятила?
Лизавета. Как тут не
спятить? Ежели целый месяц не спать! Тут любой спятит.
Анфиса.
Погоди-погоди! Кто целый месяц не спит? Царевна Анна?
Лизавета. Не спит, не
спит. Целые ночи бродит. Сохнет царевна, сохнет.
Анфиса. Как сохнет?
По ком сохнет?
Лизавета. По молодому
князю Прозоровскому. Кто же этого не знает?
Анфиса
стоит как в столбняке, потом бежит к себе, спешно надевает уличную одежду.
18. В Тайном
приказе.
Всеволожские, палачи, приказный Дьяк и писарь.
Дьяк. Иван
Родионыч, надо тебе сознаваться. Ты сам видишь, я тебя пытать не хотел, я тебе
даже слишком много времени дал. — Вот, в
последний раз тебя прошу и последний срок тебе даю. У меня тут часов нет,
но четверть часа я как-нибудь отмерю, и ещё с полчетверти. А потом уже всё.
Дьяк
поднимается со своего места и, хлопнув дверью, выходит в соседнее помещение.
Там, привалившись к стене, скрестив руки на груди и вытянув перед собой ноги,
сидит Кузьма Кузьмич.
————————————
Дворцовая передняя. — Большой зал в царских хоромах.
Морозов восседает в кресле, все прочие стоят перед ним.
Афанасий стоит поодаль и внимательно следит за Морозовым. Тот старается скрыть
своё недовольство за подчёркнутой деловитостью.
Морозов (к Филиппу). И больше
никого из соучастников своих она не назвала?
Филипп (с каменным
лицом).
Нет. Больше никого не назвала. Одного только назвала — Федьку Минкина.
Морозов. А кто он
таков, Федька Минкин? Там же, в вашей слободе живёт?
Филипп (с тем же
выражением). Нет, не живёт. Ни я, и никто другой ничего о нём не
знаем, никогда не слышали.
Морозов (к Филиппу). Твои речи и
твой сан, конечно, внушают доверие, но дело это такой великой важности, что
придётся и о тебе повыяснять, каков ты есть.
Пушкин. Да это сын
покойного отца Матфия, протопопа из Успенского. Его тут все знают.
Морозов. А сколько
тебе лет?
Филипп. Вчера
двадцать пять сравнялось.
Тенишев. Борис Иваныч,
он ведь никуда не денется! И его сто раз допросят, и всех, кто там был.
Надо Всеволожских из приказа Тайного вызволять, мало ли что случиться может!
Первый князь (не без иронии). А как
они оказались в Тайном приказе? Им перед государем ответ держать бы надо. И тебе,
Борис Иваныч, их расспросить не мешало бы.
Морозов
раздувает ноздри. Чистой приходит ему на помощь.
Чистой. На них доносы
были из Касимова, прямо дождём сыпались. Мол, утаили, что девица и раньше была
больна. Их туда и взяли, чтобы с одним из доносчиков лицом к лицу свести.
Морозов. А разве
их до сих пор не вернули оттуда?
Пушкин. Нет, Борис
Иваныч, нет!
Морозов. Так что же ты
стоишь, князь Никита, и ты, князь? Бегите туда скорее и Назар Петровича
возьмите! — Нет, впрочем,
ты, Назар, останься. Надо этих двоих (кивает на Филиппа и служку) ещё раз
допросить, записать всё. Ты их проводишь, куда надо.
Чистой
уходит с Филиппом и служкой.
Пушкин,
Тенишев и оба князя бросаются к выходу. Афанасий не двигается с места.
Пушкин (оборачиваясь). А ты с
нами не идёшь, Афанасий Петрович?
Афанасий. Я хочу
просить у Бориса Ивановича дозволения переговорить с ним.
Морозов
и Афанасий остаются вдвоём.
Морозов. Говори,
только коротко. — Ты
Всеволожским родня?
Афанасий. Жена моя
Евдокии Никитишне сестра родная.
Морозов. Так это ты
Афанасий Корионов?
Афанасий. Да.
Морозов. Что ты мне
хочешь сказать?
Афанасий (очень спокойно,
даже с кротостью). Я о ней хочу сказать, о Евфимии. (Морозов страшно
напрягается.) Сам видишь, боярин, не судьба ей быть женою царской. Здесь
ли её испортили, или в Касимове, всё равно это случилось. Даже если она
выздоровеет сейчас, кто может поручиться, что потом опять не заболеет?
Морозов
ошеломлён.
Афанасий (продолжает). А государь
очень молод, совсем ещё дитя. Он станет к ней рваться, мало ли, что ему в голову
придёт…
Морозов. Так что ты
сказать хочешь?
Афанасий. Отдай её
лучше домой, так всем лучше и спокойней будет.
Морозов. Ты что,
хочешь её забрать?
Афанасий. Да, хочу
забрать.
Морозов (Почти теряя
контроль над собой). Так забирай! Забирай сейчас же! (Делает знак
стоящему у дверей служителю.) Поди сюда! — Срочно
призвать с женской половины четырёх женщин, пусть проводят его в спальню девицы. — И нарядить
стражников, чтобы вывели его за Кремлёвские ворота. Никаких препятствий ни в чём
ему не чинить. Это мой приказ.
Морозов
поворачивается и уходит. Афанасий остаётся один.
————————————
В Тайном
приказе.
Кузьма и Дьяк.
Кузьма. Долго ты ещё
будешь тянуть, Лексеич?
Дьяк. Я не
тяну. Я делаю всё, что я могу.
————————————
Помещение,
где томятся Всеволожские, палачи и писарь.
Входит приказный Дьяк.
Дьяк (со вздохом). Иван
Родионович, все сроки истекли. Придётся тебя с дыбой знакомить. (Палачам) Раздевайте
его.
Андрей
вскакивает с места и делает шаг к судье.
Андрей. Выслушай
меня, сударь. Отец мой человек старый, с ним под пыткой всё может случиться. А тебя
опять-таки виноватым выставят. — Ты лучше начинай
с меня. А тем временем, может, кто и вспомнит о нас.
Дьяк. Ну и крепкий
ты, Андрей Иванович, всё на что-то надеешься! Уже ночь на дворе. (Палачам) Хорошо, с
него начинайте.
Палачи
встают.
Первый палач. По правде
говоря, начинать надо с матушки. Женщины завсегда легче сознаются, да и они (кивает на Ивана
и Андрея)
не станут долго смотреть на это.
Дьяк. А вообще-то
верно.
Андрей (Дьяку). Сударь, ты
не поднимешь руку на женщину, которую ещё вчера государь наш называл своей матерью.
Дьяк (устало). С тебя
начнём, с тебя. (Палачам) В колодки
его пока не забивайте, ещё успеем.
С Андрея
снимают верхнюю одежду, оставляют в одной белой рубахе. Руки связывают за спиной,
ведут к дыбе, начинают прилаживать верёвку, перекинутую через перекладину.
Андрей всё время не отрывает взгляда от двери.
Иван Родионович, свесив голову, старается не смотреть на происходящее.
Евдокия в своём полузабытье начинает ощущать, что Андрея рядом с нею нет. Она
открывает глаза, видит страшную картину и с криком ужаса бросается к Андрею.
Евдокия. Что вы
делаете? Что это? Почему? (Бросается на колени перед Дьяком.) Пощади его,
сударь! Что он такого сделал?
Дьяк. А ты
сознайся во всём, матушка, я вас и отпущу.
Всеволожский. Не смей,
Евдокия!
Дверь с
шумом открывается. Вбегают Пушкин, Тенишев, оба князя, сопровождающие их стражники.
19. Спальня
Фимы.
Фима спит. Настасья тихонько плачет, привалившись у неё в ногах. Настасья
поднимает голову на звук отворяемой двери. Входит Афанасий. Пришедшие с ним
женщины остаются снаружи.
Настасья. Ты, Афанасий
Петрович? А где же отец с матерью? Где Грушенька?
Афанасий. Дома все,
дома. Там поговорим. — Я пришёл
её забирать. Давай, Настасьюшка, пошевеливайся. На ноги ей побольше чулок
натяни и голову укутай. А потом мы её в одеяло завернём.
Настасья. Что же её…
так вот гонят отсюда?.. Больную совсем… Очнуться не дают…
Афанасий. Никто её не
гонит, я сам попросил, сам хочу её забрать.
Настасья. А коли
ты сам, почему ж не подождать до утра? Глядишь, она к утру в себя придёт.
Афанасий. А до
утра её здесь убьют, понятно тебе?
Настасья
кидается закутывать Фиму. Потом они вдвоём заворачивают её в одеяло. Фима посапывает,
как спящий ребёнок.
Афанасий поднимает её на руки и выносит.
————————————
Афанасий
с Фимой на руках направляется к Спасским воротам. Стражники, стараясь попасть
ему в шаг, медленно идут рядом. Позади плетётся Настасья.
Настасья. Афанасий
Петрович, а где же твои сани стоят?
Афанасий. Нет у меня
саней, я их домой отправил. — Так донесу.
Стражники-сопровождающие
отдают распоряжения страже ворот.
Афанасий с Фимой и Настасья покидают Кремль.
20. В Кремле.
Анфиса бежит по узкой Кремлёвской улочке к дому Годуновой.
Анфиса стучится у дверей.
Голос за дверью. Кого там несёт
в такой час? — Кто там?
Анфиса. Это я,
Анфиса. Боярыня ваша дома ночует или на Верху осталась?
Служанка (открывая). Дома она,
дома. Господи, только прилегла.
————————————
Анфису
проводят к боярыне Годуновой. Служанка немедленно удаляется, оставляя их вдвоём.
Анфиса опускается на колени
и ударяет лбом об пол.
Годунова. Что такое?
Анфиса. Матушка Дарья
Кирилловна, прикажи меня казнить, я твоей службы недостойна.
Годунова. Что ты несёшь?
Говори, что случилось?
Анфиса. Весь терем
знает, а я последняя узнаю. — Царевну Анну
князь Прозоровский присушил, да так, что она аж умом повредилась. Целый месяц
не спит, ночами бродит. А сегодня в одном платье на мороз выбегала! С распущенной косой носилась.
Годунова
ахает и закрывает лицо рукавом.
Анфиса. Вот это я уже
своими глазами видела.
Годунова. Что делать
будем? (Анфиса
удивлённо смотрит на неё.) О таких вещах надо немедля Борису
Ивановичу докладывать, а сегодня такой день… был. Теперь уж ночь.
Анфиса. Тебе решать,
матушка. Можно и до утра подождать.
Годунова (махнув рукой). А! Я теперь
всё равно не засну. — Подумать только,
я ведь собиралась там на ночь оставаться — и вдруг меня
как подстегнуло. Государь себе спит, немец говорит, что всё обойдётся, пойду-ка
я домой. — Надо же, останься
я там, ты бы до меня не добралась.
Анфиса. А там
ведь никто не спит. Во всех окнах огонь виден, кроме царского. — Что-то ещё случилось.
Какие-то бояре приезжали, шумели на Крыльце, царя требовали, Морозова
требовали. К ним-то царевна Анна и выбегала. (Делает паузу.) В таком
виде.
Годунова. Их впустили?
Анфиса. Да.
Годунова. Ничего не поделаешь.
Надо идти. — Уж такая
сегодня ночь, всё равно никто не спит. — Спят только
царь да его невеста.
Годунова
тяжело вздыхает и говорит безо всякой злобы и даже печально.
Годунова. Так на
свадьбе и полагается — молодых
отправляют спать, а гости гуляют до утра.
————————————
Афанасий с Фимой на руках медленно идёт
по зимней ночной Москве. Следом — Настасья.
Они доходят до церкви с невысоким крыльцом и садятся отдохнуть на ступенях.
Афанасий (по щекам его
текут слёзы). Дитятко
моё, дитятко! За что твою жизнь сгубили? Только за то, что ты лучше всех, краше
всех оказалась.
21. Боярыня
Годунова, неслышно ступая, входит в царские покои. Навстречу ей Назар Чистой.
Чистой. Что ты
воротилась, матушка Дарья Кирилловна?
Годунова. Сердце не на
месте, уснуть не могу. — Как он там?
Чистой. Крепко спит.
Немец доволен, и у нас у всех отлегло.
Годунова. А где
Борис Иваныч?
Чистой (пряча улыбку). Рядом тут.
Делами занят. — Такие дела,
что пришлось сюда Кузьму вызывать.
Годунова. А что
стряслось?
Чистой. Всё тебе расскажут. — В твоём
приказе убыло, матушка Дарья Кирилловна. Вышивальщицу твою убили.
Годунова (в ужасе). Какую
вышивальщицу?
Чистой. Мне-то почём
знать? Я вышивальщицами не ведаю.
Годунова. Веди меня к
ним.
Чистой
провожает Годунову до царского рабочего кабинета, в котором расположились
Кузьма и Морозов, приоткрывает дверь.
Чистой. Боярыня Дарья
Кирилловна пожаловала.
Годунова
входит в кабинет. Чистой деликатно удаляется и присоединяется к тем, кто
бодрствует возле царской спальни.
Из спальни выходит усталая Федора.
Стефан. Не
просыпался?
Федора. Ворочался. Но
Иван Палыч его поить не стал. Так заснул.
Ртищев. Федора, ты не
знаешь, куда Ванятка подевался? Я его с самого утра не видел. И там,
где он всегда спит, его нету.
Федора (недовольно). Не знаю. Мне
сейчас только о Ванятке думать.
Ртищев (Чистому). Назар
Петрович, можно я пойду его поищу? А то у меня ноги вконец затекли.
Чистой (зевая). Можно.
————————————
В царском
кабинете.
Морозов, Годунова и Кузьма.
Годунова. И больше
никого она не назвала?
Кузьма. Только Федьку
Минкина.
Годунова (сверкнув
глазами).
И кто это такой?
Кузьма. Ну откуда же
мне знать, матушка Кирилловна? Я что, любого злодея должен тотчас из
рукава доставать? — Разыщем, а там
узнаем, как помогал, чем помогал, знал ли, на что его помощь пойдёт, в каком
деле участвует.
Годунова. А те,
кто её убил?..
Кузьма. Грабители. Всё
золото с неё сняли. Она была женщина богатая. Во всей слободе богачкой слыла.
Там вокруг одна голь перекатная.
Годунова. Ещё бы не
богатая. Лучшей вышивальщицы жемчугом во всей Москве не сыскать было.
Морозов. А у тебя
как сердце почуяло! Ушла — и воротилась.
Годунова (мрачно). Ничего у
меня сердце не почуяло. Я по другому делу пришла. Мало у нас с тобой было
забот, Иваныч, ещё прибавилось. — Мы за всеми
делами света белого не видим, а тут я узнаю, что на женской половине такое
творится! И все об этом знают, кроме нас с тобой. — Царевна
младшая, Анна, вот уже целый месяц не спит и бродит ночами по всему терему. А давеча,
когда Пушкин со товарищи этот содом на Крыльце устраивали, она к ним выбегала с
расплетённой косой и вопила громче всех.
Морозов. Целый месяц
бродит ночами? — А сёстры
куда смотрят? Они же с Татьяной в одной спальне спят.
Годунова. Куда смотрят,
спрашиваешь? Да там все, кроме нас с тобой, знают, что да почему с ней
творится. — Её Сергий
Прозоровский приворожил, и она до того по нему сохнет, что даже скрываться не в
силах.
Морозов (хватаясь за
голову).
Князь Симеон Васильевич! Я так на него полагался! — Господи,
Господи! Уж лучше открытые враги! — Сначала Пушкин
подлость делает…
Годунова. Пушкин перед
тобою ничем не виноват! — Алёша своими
глазами выбирал. Он любую другую мог выбрать, они там все были одна другой
краше. — Тут дело куда похуже.
И эта стерва Ирина всё покрывает.
Морозов. Ох, как снег
на голову! — А может,
Симеон Васильич ничего и не знает? Всякое бывает! — Парень он молодой!
И ведь так всегда тихо сидел!
Годунова. Да, сидел
тихо. Хотя я, по правде сказать, ещё когда они детьми были, примечала — где она, там
сразу он. — А что до
Симеон Васильича, то я тебе вот что скажу — одного он не может
не знать. Своего старшего, Ивана, он женил неполных восемнадцати лет. А этому
вон уже сколько! И он его не женит, и по слухам, женить не собирается.
Морозов. Господи, покой
когда-нибудь будет? (Кузьме, указывая на дверь) Там есть
кто-нибудь за Чистым послать?
Кузьма. Откуда, Борис
Иваныч? Ты всех удалил.
Годунова (поднимаясь). Я схожу.
Сегодня такой день, уж побуду я у тебя на посылках.
Годунова
выходит.
Морозов. Да, покоя
никогда не будет и верить никому нельзя.
Кузьма. Борис
Иванович, но тебе же и раньше известно было, что князь Прозоровский со своим
разлюбезным Трофимом многое от тебя скрывает.
Морозов (в гневе). А что я
по-твоему должен — юродивых
вылавливать, чтобы они на дыбе сознавались, кто из них Навуходоносор, а кто
Ивана Калиту живьём видел? — Сейчас уже
никуда не денешься, придётся всё это ворошить.
Кузьма. Они не
юродивые, Борис Иванович, а еретики. Юродивых, когда они сильно завираются,
плетьми бьют. А еретиков, когда они сильно упираются, огнём жгут. — Вот и попался
Трофимушка! (Посмеивается.) Сегодня царевну к своему князю
приворожил, завтра чего похуже придумает.
Морозов (мрачный как
туча).
Прикуси язык. Нашёл время веселиться.
Возвращается
Годунова с Чистым.
Морозов. Назар, ты
когда к Пушкину на Крыльцо выходил, видел царевну Анну Михайловну?
Чистой. Видел. И по
правде сказать, испугался. (Все остальные переглядываются.) Что всё это
такое?
Морозов. По всему
женскому терему шепчут, что она сохнет, что приворожили её.
Чистой. Кто?
Годунова (почти не
разжимая губ). Они все говорят, что Сергий Прозоровский.
Чистой. Что-о? Борис
Иванович, они же все на моих глазах выросли! Никогда у него тяги к ворожбе не
было.
Годунова (себе под нос). К ворожбе
тяги не было, а к Аньке всегда была.
Морозов. Ты сам
сказал, что её испугался. — Ты Трофима
Игнатьева, управляющего Прозоровских, знаешь?
Чистой. Кто же его не
знает!
Морозов (глядя в сторону). На этого
Трофима ещё в начале осени был донос, что он в своём доме, прямо в усадьбе
Прозоровских, даёт приют еретикам и колдунам всяким, которые по воде ходят и
молебны какие-то прямо там у него устраивают. Я тогда этому доносу ходу не
дал, можешь догадаться, почему.
Чистой. Так. Уже и
Трофим ворожит. А жемчугом он, часом, не вышивает?
Морозов. Ты мне не веришь.
Хорошо. Сходи-ка, приведи сюда протопопа.
Чистой. Борис Иваныч,
если я его сюда приведу, то возле больного государя останутся только немец и
Федора. Так не годится.
Годунова. Пойдём
вместе, я его сменю.
————————————
Чистой и
Годунова направляются в царские покои.
Годунова. А почему
Федя Ртищев там не сидит?
Чистой. Вышел ноги
размять. Он тоже не из железа. Сейчас вернётся.
————————————
В кабинете
царя.
Морозов барабанит пальцами по столу. Кузьма пребывает в полной безмятежности.
Входят Чистой и Стефан.
Морозов. Отче Стефан,
расскажи Назар Петровичу, как к тебе ещё осенью приходил беглый вор из усадьбы
Прозоровских и что рассказывал. — Мне он не
верит.
Стефан. Но ты же и
сам не поверил, Борис Иванович.
Морозов. Да, я и сам
не поверил.
Стефан (к Чистому). Приходил
человек, звали его Ерофеем Петровым, и был он прежде садовником в усадьбе князей
Прозоровских. А потом Трофим Игнатьевич его за какую-то провинность выгнал.
(Переводит
взгляд с Чистого на Кузьму.) И он донёс, что к ним, не к
князьям, а в дом самого Трофима под видом Божьих странников повадились ходить
самые настоящие еретики, и привёл тому доказательства. Много доказательств.
Чистой. Беглый вор
пошёл по злобе на хозяев доносить! Мог бы и похуже что выдумать. — Подумаешь,
доказательства привёл. Он, может, и сам из еретиков и потому все их повадки
знает.
Кузьма. Тебя, Назар
Петрович, Господь умом не обидел. Говоришь верно. Только не всё знаешь. Ты и
про себя самого не всё знаешь. — Со слов этого
вора получалось, что Трофим Игнатьич водит дружбу со злейшим из злейших
колдунов Михайлой Ивановым. Ты мне можешь не поверить, но этого Михайлу больше
ста лет ловят и изловить не могут.
Стефан. Я о нём,
Назар Петрович, в тот день впервые услышал.
Морозов. И я,
признаюсь, тоже.
Стефан. А почему
сейчас об этом вспомнили?
Морозов (глядя в сторону). Поступил донос,
что Трофим этот втянул в свою ересь молодого князя Сергия.
Стефан (он ошарашен). Князя
Сергия? Друга царя? — Погоди-ка,
Борис Иваныч! Ты знаешь, это бывает. Бывает. Когда молодые люди начинают Святое
Писание читать без должного руководства, то всякое бывает. А потом это
проходит. — Надо, чтоб я с
ним побеседовал.
Морозов. Пока не надо.
Мы должны ещё всё проверить, не злой ли это навет. И никому ни звука, ты
меня понял? (Стефан кивает.) Упаси Боже, дойдёт до государя, да ещё
в такие дни, когда он болеет… ( — ) Но с Трофима
этого придётся спросить строго. Ты не знаешь, кто его духовный отец?
Стефан. Конечно,
знаю.
Чистой (резко). Отец Геннадий
из храма Всех святых. Родной брат моего духовника. Может, оставишь их в покое?
Морозов (отмахиваясь,
как от мухи). Кому они нужны? Спросил для порядка. — Ступай к царю,
Стефан.
Стефан (уходя, к
Чистому).
Куда это Ртищев запропал?
Чистой. Не знаю,
ворожит где-нибудь.
Стефан
уходит, Чистой обращается к Кузьме.
Чистой. Так чего же я
про самого себя не знаю?
Кузьма. Коли сам не
знаешь, то никто тебе этого и не вспомнит. — Но твой родной
дед был смолоду в дружбе с отъявленным еретиком Феодосием Косым, укрывал его в
своём доме и помог ему бежать в Литву от неминуемой расправы.
Чистой (резко
поворачиваясь к Морозову). Борис Иванович, что ты намерен с
Прозоровскими делать?
Морозов (тихо). Их судьбу
будет решать царь. Ты думаешь, мне всё это нужно, мне это в радость? — Вот что хочу я
вспомнить — кажется мне это,
или в самом деле Сергий в последнее время совсем на Верху не появлялся?
Чистой. Появлялся, но
очень мало. И Государь о нём не спрашивал. — Началось это
сразу после смотрин. У меня столько дел было, что подумать об этом было
некогда.
Морозов (мрачно). Да, придётся
ему в монастырь идти.
Чистой. Борис
Иванович! Князь Симеон всегда за тебя горой, царь Сергия с малых лет очень любит! — Пусть он их
призовёт, разберёмся, что к чему. А там надо будет Сергия женить и отправить
куда-нибудь на воеводство.
Морозов. Да, женить.
Чтобы он через полгода овдовел. — Да что тут говорить,
всё будет решать царь. Только сначала надо, чтобы этот Трофим показал, что он
обоих князей, и отца и сына, в свою ересь втянул.
Чистой. Трофим
никогда в жизни ни под какой пыткой на Симеон Васильича не покажет.
Кузьма. Ну это не
большая беда.
Чистой. Ты что хочешь
сказать? Ты хочешь сказать, что ты его до смерти запытаешь, а мёртвый, он что
угодно покажет?
Кузьма (вздыхая). Ну вот,
Назар Петрович, дедушка твой о еретиках печалился, и ты туда же.
Чистой. Борис Иваныч,
а как быть с Иваном Прозоровским? Он у нас из лучших военачальников. Ты его
из-под Смоленска отзывать будешь?
Морозов. И не
подумаю. Он только больше усердствовать станет. — Ты ступай к
государю, Назар, а я отпущу Кузьмича и тоже вернусь на своё место.
Чистой
уходит.
Кузьма. Я могу
хоть сейчас идти за Трофимом.
Морозов (грозно смотрит
на него).
К князьям Прозоровским ночью не вламываются. — Ступай к
патриарху, дождись, когда он проснётся. Покажешь ему донос и возьмёшь его стражников.
Ни о какой царевне нигде и никому ни звука. Только самому князю можешь сказать,
если его припереть понадобится. — Что от Трофима
получить надо, ты знаешь. Вот и всё. — А потом
уже будем государю докладывать, когда у него сил прибавится.
————————————
Фёдор
Ртищев ходит по дворцовым коридорам, прислушивается, заглядывает во все углы.
До него доносится какой-то шорох. Затем оттуда же слышатся чьи-то рыдания.
Ртищев идёт на эти звуки.
В тёмном углу, сжавшись в комочек, сидит Ванятка и рыдает, прижимаясь
головой к стене.
Ртищев. Ванятушка, а
я тебя ищу. Всё никак утешиться не можешь? — Пойдём отсюда,
я тебя в твой чуланчик отведу. Тебе поесть надо, ведь с раннего утра ничего не
ел.
Ванятка. Ничего мне не
надо, Федя. Ничего я не хочу. Не стану я здесь больше жить, уйду, куда глаза глядят.
Ртищев (гладя его по
голове).
Ох, дитя ты глупое.
Ванятка (заливаясь
слезами).
Такую красоту загубили, а я должен на эти рожи смотреть! Не буду я, не стану, уйду
отсюда.
Ртищев (заставляет его
подняться).
Пойдём, пойдём со мною. Утро вечера мудренее. — Здесь одно
горе, в другом месте другое. Поразмыслишь немного и увидишь, что идти-то
некуда.
————————————
Афанасий,
с трудом передвигая ноги, несёт Фиму. Он уже видит свой дом, останавливается
перевести дух. Настасья подставляет руки, чтобы как-то ему помочь.
————————————
Горница
в доме Корионовых.
На одной лавке сидит Аграфена, обнимая Евдокию. Обе тихо плачут.
На другой лавке Иван Родионович и Андрей, как малые дети, прижимаются к Василию
Матвеевичу.
Аграфена. Васенька,
когда же Афанасий-то придёт?
Василий. Придёт,
Аграфенушка, скоро придёт. — Их дождались,
и его дождёмся.
————————————
Онемевшая
прислуга Корионовых впускает Афанасия с Фимой в ворота.
Слуги бегут вперёд, открывают входные двери, потом дверь в горницу.
————————————
Афанасий
вносит Фиму в горницу. Её укладывают на широкую лавку, покрытую ковром.
Евдокия припадает головой к Фиминым ногам. Андрей становится на колени у изголовья.
Остальные толпятся рядом.
Фима открывает глаза.
Аграфена. Фимушка, голубушка,
очнулась, милая! — Видишь, ты
дома, и все тут с тобою — и матушка, и
батюшка, и Андрюшенька, и тётя Груша, и дядя твой, и Настасьюшка.
Фима (тихо). Я знаю.
Андрей
прижимается лбом к изголовью.
Фима (ещё тише). Андрей, я не
сумела. Не оказалось у меня той силы…
————————————
Василий
выходит из горницы, медленно поднимается к себе.
Василий входит в свою светёлку, садится на постель и сидит, закрыв глаза и сцепив
пальцы.
22.
Настольные голландские часы звонят семь раз. Князь Симеон Прозоровский просыпается
в своей спальне. К нему врываются Поликарп и старик-слуга.
Поликарп.
Князь-батюшка, вставай скорее! Трофима Игнатьича забирают!
Князь Симеон (срываясь с
постели).
Кто забирает? Как это так?
Поликарп. Патриаршии
стражники за ним пришли. Еретиком объявили.
Князь Симеон (одеваясь на
ходу).
Да что же это такое! Я сейчас к Морозову поеду!
Поликарп (заливаясь слезами). Князь-батюшка, там с ними морозовские
люди.
Все
бегут вниз.
————————————
Во дворе
усадьбы.
Стражники уже подводят Трофима к воротам.
Кузьма, стоя посреди двора, с наслаждением наблюдает, как из главного дома выбегают
князь Симеон и князь Сергий, а за ними вся их челядь. Из
других строений тоже выбегают люди.
Князь Симеон (поравнявшись с
Кузьмой).
Кузьма Кузьмич! Это же мой верный слуга! Я за ним ничего дурного не знаю. — Да как же
можно? Неужели Борис Иваныч!.. Ведь это мне прямое бесчестье!..
Кузьма. Князь Симеон
Васильевич! Я твою светлость глубоко почитаю, и негоже мне, мужику,
вопросы тебе задавать. — Но одного я в
толк не возьму — как можно,
увидав воочию человека, про которого все кругом говорят, что он свыше двухста
лет на земле живёт, не доложить об этом государю? Статочное ли дело, такую
диковину от государя своего утаивать? Али тебе кто запретил?
Князь
Симеон хватается за сердце и бежит к воротам.
Князь Симеон (кричит). Трофимушка,
прощай! Прощай, мой брат, мой друг верный!
Трофим. Прощай,
Симеон Васильич! Прощай, прости меня, мой родной!
Князя
Симеона уводят под руки.
Прозоровский (кричит
стражникам). Погодите ещё, не уводите его! (Говорит Кузьме
на ухо)
Кузьма Кузьмич, мы люди не бедные, скажи, как и что, помоги, мы чистым золотом
отсыплем.
Кузьма (даже с
некоторым сожалением). Как тебе поможешь, князь, когда на
тебя самого донос есть.
Прозоровский
изумлён. Кузьма оглядывается на людей, которые толпятся на почтительном расстоянии
от них.
В воротах
стражники, охраняющие Трофима, ждут Кузьмы и его указаний.
Поликарп (подбегая к ним). Погодите,
погодите, ребятушки! Наш князь — самому
государю друг, а это всё ошибка какая-то.
Трофим (строго). Поликарп,
прощайся со мной и немедля иди в дом. Это тебе мой приказ. Последний.
Крепко
обнимает его, затем толкает в сторону дома.
Кузьма (очень тихо,
Прозоровскому). Доносят на тебя, что сам ты с теми еретиками спознался и
с помощью их царскую сестру к себе приворожил.
Прозоровский (вскрикивает). Как про это
узнали?
Кузьма (удивлённо). Стало быть,
ты сознаёшься?
Прозоровский. Так это всё
из-за меня? (Стражникам) Погодите, не уводите Трофима! — Кузьма
Кузьмич, он тут ни при чём!
Кузьма. Я человек
подневольный и делаю, что мне приказано.
Прозоровский. Дай только
сроку, я пойду к государю, я всё ему разъясню. Он меня любит, он мягкосерд, он
меня в монастырь отправит — и всех дел.
Кузьма (очень удивлён). Ты что же,
по своей воле в монастырь готов идти?
Прозоровский (кричит в
отчаянье).
Да, по своей, по своей! Не по вашей, каины, антихристы! Верни Трофима!
Кузьма
поворачивается и идёт к воротам. Прозоровский падает на колени в снег и рыдает,
закрыв лицо руками.
[1] Такой удар, такое потрясение.
[2] Но он ведь очень молод.
[3] Выздоровеет, сделаем всё возможное. ( — ) Бывает, что старые
крепче молодых.
[4] Зачем столько?
[5] Будем делать то крепче, то слабей. Как дело пойдёт.
Ему необходим сон. Его спасение —
долгий сон.
